Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 98 – Арсен Гуссе

Сама судьба говорила его устами.

Проходил мимо Обер ^[38].

– Она далеко пойдет… если легка.

Я была очень легка и пошла далеко, очень, очень далеко!

Я вступила в «танцы» одновременно с Евгенией ***, Аделью ***, Леонтиной *** и другими звездами оперного неба, которые взошли на первую ступень знаменитости.

Я прожила на свете пятнадцать лет и стала недурна, напоминая скорее деву Жана Гужона, чем деву Рубенса. Нет ни полувыпуклостей, ни полурельефов. Талия ловкая, ступня маленькая и красивая, нога стройная и более или менее округлая. По утрам, когда я ходила пешком в консерваторию, за мной шли толпой по улице.

Ум опередил быстрое развитие тела; я много работала, согласно требованиям профессора, но также много изучала по книгам жизнь. После классов я читала, читала и читала до глубокой ночи. Вскоре я поглотила текущую литературу и запас библиотек для чтения. Преимущественным моим чтением были сочинения Бальзака, Жорж Санд, Альфреда Мюссе. Я повторяла сольфеджио и уроки музыки с очень нежной и прекрасной девицей, дочерью нашего привратника. Она читала Ламартина и постоянно рисовалась. Моя мать держала себя важно и почти холодно; эта сдержанность оскорбляла мое сердце, которое уже требовало привязанности. Не один раз я плакала, читая некоторые из любимейших книг, но слезы вызывались не бедствиями героями, а мыслью о моем одиночестве среди шумной толпы.

Благодаря чтению мой ум усвоил романтическое направление; однако я еще не чувствовала припадков любовного недуга, как говорится в мадригалах минувшего времени. Будучи только простодушной девочкой, я жаждала лишь дружбы. Моя подруга, дочь привратника, любила только Ламартина. Наконец я нашла двух прелестных и опасных подруг.

Анжель и Лаура были несколько старше меня: семнадцати и восемнадцати лет. Обе красивые, умные, как пажи, более отважные, чем гвардейцы. Они были дочерями полковника, умершего в Крыму; дух непокорности был в них до того силен, что их попросили удалиться из Сент-Дени. По совету старинного друга, старой архивной крысы, мать определила их в консерваторию: Анжель – в отдел танцев, Лауру – в драматический класс, хотя белокурая Лаура меньше всех была способна к драме. Они жили на Ормской набережной; мы ходили по одной дороге. Находясь в одном классе, мы завязали дружбу, разорвали ее, потом снова сдружились, хотя я не отличалась миролюбивым характером.

Вскоре я сильно привязалась к Лауре. Что за прекрасная спутница, когда мы все трое, закутавшись в пледы, решились вступить на бульвар! Сколько веселых минут она доставила нам, несмотря на ветер и дождь, преследовавшие нас всю дорогу! Еесолдатская веселость была неистощима. Лаура ругалась не хуже любого гренадера. Ее отец, выслужившийся солдат, не мог бы не признать ее своей дочерью. Если наши матери, пуская нас одних по улицам Парижа, рассчитывали, что Лаура сумеет защитить нас от опасных сетей, расставляемых бульварными завсегдатаями, то, конечно, были правы; но они забыли о врожденном женском любопытстве.

Сколько этих бульварных героев отступало в страхе и с длинными носами перед воинственным приветом Лауры! Какие сарказмы сыпались на них! И как неистово смеялись мы, закрывшись платками!

Анжель в меньшей степени обладала находчивостью и насмешливостью, но имела больше мечтательной сентиментальности. Это был воплощенный бес с примесью романтической героини.