Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 76 – Арсен Гуссе

– У меня даже нет ее портрета, – пробормотал он, припоминая все очарование этой гордой красоты, смягченной любовью.

В первый раз принес он ей жертву: на камине стоял фотографический портрет его любовницы, он разорвал и бросил его в огонь.

– Как! – произнес Марциал. – Она больше не придет сюда? Неужели угаснет любовь, едва начавшись? Я держал в руках свое счастье и разбилего, как игрушку!

Напрасно выходил он в переднюю, напрасно высматривал с балкона – Жанна не приходила.

Прошла неделя. Время не успокаивало его сердца, с каждой минутой он забывал Маргариту и привязывался к воспоминанию о Жанне. Развлечения не помогали. Прекрасный образ воспламенял его душу.

Среди этих волнений ему было приятно вернуться мысленно к Жанне с какими-то девственными стремлениями. Его жизнь началась грозой; теперь он любил заглядывать в безоблачную лазурь. Ему казалось, что ореол цветущей юности Жанны бросает на него отблеск: чего не находил он в Маргарите, то нашел в этой молодой девушке, которая любила только его одного; напрасно твердил он, что можно любить одну женщину, – он в глубине сердца признавался, что любит одновременно их обеих. Любовь его была похожа на концерт, в котором скрипка чередовалась с виолончелью. Кроме того, он не считал свою любовь глубокой, но едва заглядывал внутрь себя, как признавался, что над ним владычествуют два образа, символизирующие два рода любви. Он хотел бросить одну для другой, но боялся, что расстанется именно с той, которую сильнее любил.

Колеблясь между этими двумя женщинами, Марциал постиг силу рока, которая играет главную роль в древних трагедиях.

Однажды, не зная куда отправиться обедать, он поехал к госпоже Трамон, питая неопределенную надежду встретить там Жанну. У госпожи Трамон он застал пианиста, которого оставила обедать эта милая болтушка, дабы не утратить привычки болтать; говорят, что, обедая одна, госпожа Трамон громко разговаривала с четырьмя фамильными портретами, украшавшими столовую.

Марциал назвался на обед.

– Согласна, но с условием, что вы не станете есть.

– Условие неудобное – я не завтракал.

Говорили о том о сем, разумеется, беседа вскоре перешла на Жанну.

Госпожа Трамон объявила Марциалу о предстоящей свадьбе Жанны; она уже была сговорена.

– Вы знаете, – сказал Марциал, скрывая свое волнение, – я сильно ухаживал бы за нею, если бы дело о браке не зашло так далеко.

– Вы не имели бы успеха; я знаю женщин.

– Вы вполне убеждены в том, что знаете их?

– Я знаю их так же хорошо, как и мужчин. Жанна д’Армальяк не принадлежит к числу тех, которые попадают в западню.

– Я с доброй целью буду за ней ухаживать.

– Стало быть, вы иногда ухаживаете и с дурной целью?

Марциал не ответил на этот вопрос,предавшись всецело своим мыслям.

– К несчастью, – прибавил он, – у меня нет ни гроша.

– Так же как у нее; вы поквитались бы и жили дружно. Если хотите, еще не поздно; я могу помочь вам, и вы сразитесь с Деламаром. Во вторник вечером Жанна приедет ко мне в последний раз перед свадьбой. Приедут также три или четыре англичанки-красавицы, две парижанки; можно будет приволокнуться; это ваше дело, не упускайте же случая. Впрочем, я рассчитываю на вас и не забуду прислать вам завтра утром записку.

Когда подали десерт, пианист выразил свое участие в беседе тем, что сел за фортепьяно; этим случаем воспользовался Марциал, чтобы проститься с госпожой Трамон под тем предлогом, что не любит музыки.