Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 68 – Арсен Гуссе

Женщина повинуется только самой себе; все дело состоит в том, чтобы ее вдохновить; как только Жанна перестала слушать советы Марциала, она стала советоваться с собой.

И вскоре опять, раба своей любви, была в объятиях Марциала.

– Да, – сказала она вдруг, как будто эта мысль пришла ей в голову сама собой, а не была подсказана Марциалом, – я вернусь к маман. – И, глядя вопросительно на него, прибавила: – И никогда, быть может, не возвращусь сюда?

– О, тогда я похищу вас! Попробуйте сделать, как говорите, и вы узнаете, люблю ли я вас. Я не могу прожить минуты без вас!

У Бриансона свалиласьгора с плеч; волосы, щеки, глаза и губы Жанны были осыпаны поцелуями.

– Видите ли, – прошептал он, – я знаю только этот язык.

– А я, – прибавила Жанна замирающим голосом, – умею только его понимать.

Жанна д’Армальяк вернулась к своей матери; пробило четыре часа, когда она стучалась в дверь своего жилища.

– Ах, сударыня, – сказала горничная, отпирая дверь, – если бы вы знали, как плакала ваша матушка и как она будет счастлива, опять увидев вас!

В самом деле, едва горничная произнесла эти слова, как графиня д’Армальяк, сторожившая с самого утра, бросилась, точно сумасшедшая, навстречу дочери.

– Это ты! – вскричала она с искренней радостью и принялась целовать дочь, обвиняя себя во всем. – Ах, милая Жанна, не оправдывайся, я одна во всем виновата. Что же делать, не могу совладать с собой; из желания сделать людям много добра, делаешь им много зла; я от всей души хотела, чтобы этот брак устроился как можно скорее. Но, во всяком случае, я не буду приставать к тебе с ножом к горлу.

Жанна не могла опомниться от изумления, найдя столько нежности в матери; она поцеловала ее, говоря, что это облачко нисколько не омрачит ее любви к матери.

– Ты знаешь, – сказала ей мать, – я во всем дохожу до крайностей; в журналах то и дело говорится о самоубийствах, и я, поверишь ли, придумала, что ты в наказание мне решилась посягнуть на свою жизнь. О, это убило бы меня!

«Как знать, – подумала Жанна, – я, быть может, и покушусь на самоубийство».

– Как провела ты день? – спросила мать, которой и в голову не приходило заподозрить дочь.

Жанна никогда не лгала, по крайней мере, в серьезных случаях. Она покраснела и напрасно старалась рассказать вымышленную историю: слова не сходили с языка. Впрочем, она пробормотала, что была у одной из подруг, жившей очень далеко.

– Остальное после расскажу. А как ты провела время?

– Я ждала тебя к завтраку, не понимая ясно, потом села за стол, съела кисть винограда, выпила чашку чаю и затем отправилась искать тебя; но не понимала, где найти? Я поехала к герцогине, к госпоже Трамон, к твоей приятельнице Анжель; разумеется, нигде не говорила, что ищу тебя.

В эту минуту послышался звонок. В комнату вошла, по обыкновению с шумом, госпожа Трамон.

– Ах, друзья, какая толкотня на берегу озера. Положительно, многие ездят туда без приглашения. Будь я префектом полиции, я поступила бы с экипажами этих девиц точно так же, как с омнибусами Елисейских полей: велела бы им ехать другой дорогой. Скандал, да и только. Двигаясь по-черепашьи, наткнуласьна экипаж этой Маргариты Омон, любовницы нашего друга Бриансона. Поблагодарю же я его сегодня вечером. Представьте себе, она лорнировала меня, будто я совершенно ей равная.