Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 67 – Арсен Гуссе

В самом деле, он не мог ни предложить Жанне вернуться домой, ни оставить ее у себя, как потому что это взбесило бы Маргариту Омон, так и потому, что в качестве светского человека не хотел восстановить против себя общественное мнение, имея любовницей девушку, которая, до своей любви к нему, имела все права стать достойной матерью семейства.

Бриансон позволял себе случайные связи с той или другой авантюристкой, потому что быль молодцу не укор, но иметь любовницей светскую девушку – преступление против общества.

Мало-помалу он осознал, что все эти рассуждения оказываются теперь слишком поздними. Зачем недостало у него мужества противостоять своему увлечению, ибо он только увлекался, а не любил? Не лучше ли было бы прижать Жанну к своему сердцу, и сказать ей: «Я вас люблю, но не возвращайтесь ко мне».

И теперь еще он мог поступить таким образом, но мать Жанны отказалась бы принять опозоренную дочь. В этом убеждали его некоторые слова молодой девушки.

С другой стороны, он не мог предложить ей квартиру как потому, что она не принадлежала к числу женщин легкого поведения, так и потому, что средства его были ограниченны; притом же это значило бы принять на себя скучную обязанность.

Как поступить? Он продолжал посматривать на часы. Жанна сама хорошо знала, который час. Она постоянно спрашивала себя, что подумает о ней мать; гнев Жанны быстро исчез и уступил место раскаянию. Сидя перед камином у Марциала, она припоминала восхитительные часы, проведенные у другого камелька в тихой беседе с графиней д’Армальяк, которая была невыносима в минуты бури, но обворожительна в прекрасную погоду.

– Я должна написатьматери, – сказала она вдруг Марциалу.

Начало было положено.

– Писать? – произнес Марциал, не зная, что скажет дальше. – Писать – значит сделать глупость; поверьте мне, будет гораздо лучше, если вы отправитесь домой…

Жанна повернулась и во все глаза посмотрела на Марциала; последний продолжал, несколько заикаясь:

– Сочините сказку, будто слушали проповедь отца Феликса, были в духовном концерте…

– Потом? – сухо прервала его Жанна.

– Потом? Маман примет вас с отверстыми объятиями, вы пообедаете с ней.

Жанна медленно поднялась, грозная, как богиня мести.

– Потом?

– Потом? – спокойно продолжал Марциал, подходя к ней. – Вы отправитесь вечером с маман в общество, посвятите несколько мгновений воспоминанию обо мне, а я буду носить ваш образ в своем сердце до завтрашнего дня, когда вы опять придете завтракать со мной.

– Не смею понять ваших слов, – произнесла Жанна с самой горькой и отчаянной улыбкой. – Знаете ли, почему вы отсылаете меня в объятия матери? Потому что я уже в тягость вам. Быть может, бывшая здесь до меня особа поджидает вас ехать в лес; без сомнения, она обедает, ужинает с вами… а на другой день вы сведете здесь… – Марциал хотел прервать Жанну, но та оттолкнула его и продолжала: – Оба предмета своей страсти, пока не найдете третий, который прогонит два первых. – Д’Армальяк гордо подняла голову; ноздри ее раздувались, глаза горели, грудь поднималась, на губах играла презрительная улыбка.

Никогда Рашель в роли Федры не выражала лучше оскорбленной страсти.

– Полно, полно, гневная красавица, – сказал Бриансон, – не смотрите на вещи с трагической точки зрения. Я хочу все устроить, а вы думаете, будто готов все погубить; вы госпожа моей судьбы – приказывайте, и я буду повиноваться.