Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 66 – Арсен Гуссе

– Ваша правда. Читая Делиля, спрашиваешь себя, зачем попал сюда этот стих.

– Поэты, как женщины, приходят в забвение, когда устареют.

– Что касается меня, то я вовсе не имею надобности пить кофе, чтобы упиться солнечными лучами; мне стоит только взглянуть на вас.

– Вы смеетесь надо мной; я пришла сюда в виде дождливого дня, с заплаканными глазами.

– Да, но теперь вы не плачете.

Слова Марциала стали антифразисом, потому что именно с этой минуты Жанну охватила скорбь: она бросилась в волчью пасть и вышла из нее измученной, отчаянной.

Но как радость – соседка печали, то Жанна была очень счастлива в этот день. Марциал не был пошлым влюбленным; он сказал ей «люблю» с неотразимой нежностью; он обвил ее руками, как цепями из роз, он вознес ее до небес, откуда падают на землю для того лишь, чтобы увидеть только одни тучи.

Почему? Не знаю.

Д’Армальяк то бледнела, то краснела; иногда поднимала голову взглянуть на себя в зеркало, но едва осмеливалась видеть свое отражение в стекле. Судя по ее блуждающим взорам, можно было сказать, что она не сознавала ни места, где находилась, ни своего положения. В глазах уже не светилась невинная беззаботность. Одним шагом она переступила через те чистые и ясные ступени юности, на которых все помыслы посвящены семейству, все мысли стремятся к лазурному горизонту, на котором видят в грозе одну только радугу.

Но шаг сделан. Мрачные тучи облекли чело Жанны; она близка была к ступени слез; она могла бы вернуться к прошедшему, но минувшее невозвратно. Хотелось бы схватить все, потерянное дорогой, но, подобно Орфею, не имеешь права вернуться назад.

Тщетно отталкивают девственность сердца, девственность души и тела: нельзя вновь облечься в одежду невинности, нельзя вновь завязать Венерин пояс, нельзя вновь окружить себя ореолом целомудрия.

Д’Армальяк не хотела знать ни великости своей жертвы, ни глубины бездны: она безумно бросилась в неведомое, повинуясь единственно своему сердцу, в котором кипела горячая любовь. Однако она сознавала, что близка к падению, но тем не менее хотела пасть с большей еще высоты, чтобы доказать Марциалу всю силу своей любви.

Страсть ее вспыхнула так быстро, что Жанна не имела времени подвергнуть ее внутреннему анализу; и покорилась ей слепо; внезапная любовь – самая ужасная любовь.

Когда молодые девушки имеют время для борьбы, когда они прибегают к защите веера – я хочу сказать, своего кокетства, – тогда они облекаются в стальную броню, но в первые минуты страсти они сами, без всяких доспехов, бросаются навстречу опасности.

Бриансон не сидел у камина; он ходил по комнате, почти угрюмый, посматривая то в окно, то на Жанну; казалось, он не смел с ней говорить. Нагнулся, поцеловал ее волосы. Она вздрогнула.

– Какой чудесный запах! – сказал он, приподнимая прядь белокурых волос Жанны. – Прекрасны одни только белокурые волосы! Я люблю только их!

– Давно ли? – спросила Жанна с насильственной улыбкой.

– С тех пор, как вас увидел.

Жанна протянула руку обнять Марциала.

– Любите меня, Марциал, вы для меня жизнь и смерть.

Марциал поднял ее, сказав:

– Я люблю вас.

Она снова замолчала, он опять стал ходить по комнате.

«Что мне с ней делать?» – спрашивал себя Марциал, хмуря брови.