Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 55 – Арсен Гуссе

– Да, кажется, все молодые аристократы начинают таким образом свою жизнь, но потом остепеняются.

– Бриансон никогда не остепенится и всю жизнь обречен корпеть в посольстве; его скомпрометировали девицы, игравшие им, как мячиком.

Жанна не хотела остаться побежденной; каждое слово терзало ее, но она отвечала.

– Я слышала, – прошептала она, стараясь сохранить маску беспристрастия, – что герцог Морни был лучшим министром, Жанвье – лучшим префектом, а Рокплан – лучшим директором Оперы. Глупцы не могут заставить говорить о себе ни худо, ни хорошо.

Кавалер не принял этого на свой счет, хотя Жанна пристально на него смотрела.

– О, я никого не осуждаю: молодость должна перебеситься, но тем не менее нужно сохранить достоинство ради чести своего имени и семейства. Бриансон промотал три четверти состояния, это его дело; но разве он не позорит седин своего отца, появляясь каждый день с новой тварью? Я кое-что знаю об этом потому, что он живет на улице Цирка, номер восемь или десять, а я почти напротив – номер семь.

– По всей вероятности, – обронила Жанна, – вы упражняетесь в красноречии, чтобы произносить речи в суде. Не предстоит ли вам завтра громить Бриансона или кого-нибудь подобного ему?

– О, у нас в провинции не бывает таких дел.

Никогда ни один человек, желая поразить соперника, не возвышал его так, как возвысил Бриансона помощник прокурора.

Заиграли вальс из «Фауста». Молодой чиновник встал и подал руку Жанне. Ей хотелось отказать, но тем не менее она приняла предложенную руку. Сомнительно, однако, чтобы кавалер нашел удовольствие в быстром вальсе, потому что Жанна едва передвигала ноги. Любопытные особы тотчас рассудили, что помощник прокурора далеко не так увлекателен, как Бриансон. Пот градом лил со лба молодого человека, как будто он силился свернуть гору. Окончив тур, д’Армальяк поблагодарила его; он настаивал в отчаянии, но она сказала ему: «У меня кружится голова», – и подошла к матери. Одна из присутствующих дам заметила:

– Уж, конечно, не от него кружится голова Жанны д’Армальяк.

Помощник прокурора, разумеется, не счел себя разбитым, ибо в конце вечера графиня д’Армальяк, после длинного с ним разговора сказала своей дочери:

– Сама судьба привела нас к герцогине: если хочешь, можно устроить твой брак с молодымчеловеком, который вальсировал с тобой.

Любовь до того слепа, что д’Армальяк вообразила, будто мать говорит о Бриансоне, но иллюзия ее развеялась, когда та продолжила:

– Он порядочный человек, у него со временем будет сорок пять тысяч франков дохода. Не аристократ, но из хорошей фамилии. Притом чиновничество – своего рода аристократия. Его фамилия Деламар, можно предположить, что ее следует писать де ла Мар, это чисто орфографический вопрос. Его назначили в Дакс; правда, немножко далеко, но имеет и свою хорошую сторону: послужит поводом совершить приятное путешествие в медовый месяц; через полгода он переберется в Версаль, а Версаль – тот же Париж.

Жанна дважды взглянула на мать.

– Скажи, пожалуйста, ты говоришь серьезно? – спросила она. – Ты самым бесцеремонным образом распоряжаешься моей жизнью и посылаешь меня в Дакс, как в Сан-Клу, однако тебе хорошо известно мое отвращение к чиновничеству.

– Тем хуже для тебя. Чиновники далеко не то, что говорит о них народ, они любезны и умны. Конечно, выйдя замуж за чиновника, нельзя жить во дворце…