Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 50 – Арсен Гуссе

– Вам предстоит узреть писаную красавицу: Жанну д’Армальяк. И как подумаешь, что нельзя найти ей мужа! Моралист с большим основанием мог бы сказать теперь: «Бедность не порок, но хуже порока».

В свете много молодых девушек, имеющих все качества, чтобы сделать мужа счастливым, но мужчины отвергают такое счастье, если нет денег. С точки зрения супружества Франция последняя страна, и к ней преимущественно можно отнести слова моралиста: «Нет счастья без денег». В других странах человек не заботится о завтрашнем дне; для него любовь – наличные деньги, приданое – красота, сердце, ум; но во Франции боятся завтрашнего дня как заимодавца; думают не о том, чтобы капитализировать свое счастье, но о том, чтобы капитализироватьсвои доходы. В жизни устраиваются, как в крепости, которую не хотят допустить до сдачи вследствие голода. До того боятся несчастной судьбы, что не дают места счастливой участи; деньги заставляют делать гораздо больше низостей, чем любовь. И однако один поэт сказал: «Любовь – самое дерзкое и вместе с тем самое подлое божество».

Жанне д’Армальяк суждено было испытать на себе эту истину: прекрасное, умное порождение славного рода, она обладала всеми качествами, но была бедна.

Была бедна – означало, что ее мать едва имела двенадцать тысяч ливров годового дохода для жизни в Париже. Она выезжала и делала долги; во всяком случае, дома жили вовсе не роскошно со времени смерти отца: квартира в две тысячи четыреста франков, плохой стол, плохая портниха, расход на перчатки и обувь, расход на шляпы и прачку! Однако, соблюдая экономию, делали в год не более трех тысяч франков долга.

Как дать приданое Жанне д’Армальяк, когда росли долги? Мать намекала на старуху тетку, которая владела старым замком, но уже было известно, что этот замок отписан церкви. Как поступить? Впрочем, если короли вступали в брак с пастушками, то почему же какому-нибудь принцу не жениться на девице д’Армальяк?

Жанна, вступив в гостиную герцогини, ослепила всех; красота, как солнце, нестерпимо сияет, особенно когда соединена с молодостью.

Доложили о госпоже и о девице д’Армальяк. Хотя мать шла впереди, но ее не видели: глаза всех были обращены на дочь. Образовался круг. Одна любопытная хорошенькая женщина, способная еще одерживать победы, признала себя побежденной, вскрикнув невольно: «Она чересчур хороша!»

Жанна шла с величественной небрежностью олимпийской богини, которую провожали тысячи вздохов. Ее лицо выражало ту раздражающую холодность, которая выступает лишь маской сильных страстей.

Хотя д’Армальяк родилась на юге, но по задумчивой важности могла назваться северной уроженкой; грезы овевали ее чело. Однако она была скорее южная, чем северная блондинка; ее волосы имели скорее блеск юга, чем бесцветность севера. Кроме того, в ее черных глазах горело полуденное пламя, хотя она прикрывала его выражением презрения. Это был вулкан, засыпанный снегами. Без сомнения, в салонах герцогини не появилось тем вечером более высокомерной спесивицы; казалось, девушка создана из другого материала, чем сидевшие рядомс ней женщины. Она не тщеславилась своей красотой, но, подобно скучающим в театре зрителям, не удостаивала своим взглядом комедии света.

Потому что до сих пор ее сердце было заперто тремя замками.