Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 291 – Арсен Гуссе

Не один умный человек писал историю парижских случайно разбогатевших людей, но никто не обращал внимания на позолоченную нищету, в которой имеющие состояние не имеют денег, а имеющие деньги не имеют состояния.

Маркиз рассказал нам следующее:

– Если б серьезный математик – я говорю серьезный потому, что большинство этих господ изучают математику для того только, чтобы не уметь считать, – прибыл в Париж и открыл гроссбух частных состояний, то удивил бы всех, потому что всем сказал бы: «У вас нет ни гроша», или «У вас нет средств вести тот образ жизни, какой вы ведете».

«Где и у кого деньги?» – спросили бы у него.

Он ответил бы, что деньги в руках всех, но никто не имеет их. Деньги проходят через все руки: это-то и удивительно.

Философ мог бы сказать: необходим гений, чтобы написать книгу, картину, изваять статую, открыть пар или электричество, найти звезду или кантатрису, но нужно обладать несравненно бо́льшим гением, чтобы жить в Париже – бедно или богато.

Если найдется народ, который не копит богатства, так это парижане; я не говорю о лавочнике, фабрикующем вино, о банкире, ссужающем деньги, о всех тех, которые недостойны быть парижанами. Я говорю о тех, которые летят на всех парах страстей; которые славны своим происхождением или приобрели известность в литературе, искусствах; которые метят быть или были министрами; которые уже побывали на политическом пьедестале; которые гоняют лошадей и гоняются за женщинами. Я не знаю ни одного богатого человека, который не издерживал бы больше того, что получает.

А день ликвидации? В этот день бывает то же, что бывает на бирже: одни платят, другие не платят.

Но ликвидация не повторяется каждые две недели, как на бирже; человек, уразумевший дух парижской жизни, переносит долги из одного года в другой, питая постоянную надежду, что игра жизни станет наконец ему благоприятствовать.

Если он не выиграет ставки, то, по крайней мере, выиграет время; ему нет надобности до того, что будет не на что похоронить его; от наследства не откажутся, с условием платить лишь те долги, которые не превышают стоимости наследственного имущества.

С этим условием принимаются все парижские наследства.

Как, вы хотите уверить меня, что нечего есть этому милому кавалеру, который ежедневно курит трабукос и каждое утро ездитв лес на кровной лошади в пять тысяч франков?

На нынешний день у него еще хватит средств; быть может, случай даст ему возможность прожить завтра, и если он умен, то приобретет кредит и задолжает наконец сто тысяч франков, что уже есть общественное положение.

А разве этот пресловутый журналист, благородный джентльмен, который окружил жену роскошью, задает пиры, имеет великолепный отель, неужели не приобретает того, что издерживает?

Нет, потому что лучшая часть его жизни посвящена сыновнему делу: они не хотели принять наследства от отца-волокиты, разорившегося на опасные приключения; и здесь опять нельзя подвести баланс.

А этот герцог, имеющий замок и отель, поземельную собственность и ренту? Не думаете ли уверить меня, что он не сводит концов?

Нет, потому что замок и отель, а главное дети, стоят дорого; у него сто тысяч ливров годового дохода, но он издерживает вдвое, сдерживая себя изо всех сил до того времени, когда сделается министром и будет играть на бирже.