Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 290 – Арсен Гуссе

– Ободритесь, – сказал я ему, – ваша дочь будет вам возвращена.

Паяц снова принял веселое выражение, как будто комедия продолжалась. Я обратилсяк нему с важностью человека, играющего главную роль, и сказал:

– Этот ребенок украден кем-то из вашей труппы; возвратите его отцу.

– Ха, ха, ха! Есть еще простаки, воображающие, что воруют детей.

– Да, – отвечал я.

Столкнув его с эстрады, я подошел к девочке; последняя закричала от страха и приготовилась скрыться.

– Нет, нет, – говорила она, – я не хочу, чтоб меня отдали этому черному человеку.

Я держал ее за одну руку, а за другую – отец, который нагнулся поцеловать ее; но она оттолкнула его.

– Дочь моя! – сказал он и зарыдал.

Девочка попятилась; я удержал ее.

Между тем вернулся взбешенный паяц.

– Мой друг, – сказал я ему, – вы не можете запугать меня. – И показал кулак.

Паяц смирился, увидев, что зрители не на его стороне.

– Каково! – сказал он, повернувшись к отцу. – Из сострадания поднял я на улице этого оборвыша, и меня же еще упрекают в преступлении. Возьмите ее, если она согласится идти к вам.

– Никогда! – отвечала девочка, стараясь вырваться из объятий отца, которого не хотела узнать.

– Вы сами видите, что она не ваша дочь, – сказал паяц с большей смелостью.

– Поймете ли вы мое несчастье? – сказал мне отец, отталкивая девочку. – Она моя дочь… и не хочет быть дочерью…

Признаюсь, я не знал, что подумать. Врач, очевидно, не был сумасшедшим, но не подлежало сомнению также и то, что девочка чувствовала к нему непритворное отвращение. Освободясь от родительских объятий, она с неподдельной радостью бросилась к паяцу.

– Вот мой отец, – сказала она, обращаясь ко мне и к зрителям.

– Обнажите ее плечо, – сказал врач, – и вы увидите такую же родинку, какая есть у остальных моих двух детей.

Просьба врача была исполнена, несмотря на упорное сопротивление ребенка.

Паяц понял, что дело его проиграно.

– Ну, возьмите эту малютку, которую я считал своей, потому что любил как родную, – сказал паяц с непритворными слезами, поднося рукав к глазам. – Есть ли на свете человек несчастнее меня? Отдайте назад сбор, я не могу и не хочу сегодня работать.

Оказалось три с половиной франка в ящичке, с которым обходила девочка зрителей. Паяц великодушно отдал деньги назад.

Теперь его сторону приняли все, стоявшие до сих пор за отца.

– Приведите фиакр, – сказал врач.

– Не нужно фиакра, – возразила девочка, – я не поеду с вами, я не знаю вас, я хочу играть комедию и жить с товарищами имоим другом.

Слова «мой друг» сперва не поразили меня. И однако в устах девочки они были ужасны. Ее друг – осмелюсь ли сказать? – был ее любовник.

Да, этот ребенок, ломавшийся не хуже английского клоуна, пивший водку, как воду, с наглым взглядом, уже вступил на путь порока.

Это была Миньона, стремившаяся не к небу, а к аду.

В эту минуту врач, пришедший в себя, но не владевший собой, постиг все свое несчастье.

Он в ярости бросился на паяца, сбил его с ног и почти задушил.

Зрители разделились на две партии: одна держала сторону истинного отца, другая – сторону названного; вмешалась полиция и повела отца с дочерью, за которыми пошло до двадцати человек свидетелей.

Где теперь находится дочь?

В учреждении Кающихся, но отец не утешится, потому что она не исправится.

Фокусник убил ее душу.