Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 276 – Арсен Гуссе

– Не будь ты так глупа, ты угадала бы, что я отправлялся играть. Говорил же тебе, что ты приносишь мне несчастье.

– Даниэль! Даниэль! Не убивайте меня своими словами!

И Клотильда невольно заплакала.

– Ну, опять открылись шлюзы!

– Разве весело видеть вашу постоянную жажду игры?

– А разве весело видеть вас постоянно в слезах? Ну, извольте перестать плакать. Смейтесь.

– Вы думаете, что у меня нет сердца? Что я кукла?

– Да, кукла, кукла! Кукла, которая болтает одно и то же; кукла, которую я готов уничтожить.

И с этими словами Даниэль, взбешенный кротостью Клотильды, схватил ее за руку и начал трясти.

– Опять! – сказала она с истинно оскорбленной гордостью.

– Жеманиться! – вскричал он, не владея собой.

Даниэль стащил ее с постели и бросил на медвежью шкуру.

Клотильда невольно закричала.

Со своей стороны, Даниэль не мог удержаться и не бить ее. Но теперь он действовал как разъяренный сумасшедший. Когда она пробовала встать, Даниэль отталкивал ее. Тщетно просила она пощады самым кротким голосом: он внимал только голосу своего гнева.

Наконец, его поступок представился ему во всем ужасе; но теперь он не бросился к ногам Клотильды молить о прощении, а побежал в свою комнату за револьвером.

Точно ли хотел он умереть?

Может быть, но он не нашел ни одного заряда.

Даниэль торопливо пошел к Девиму купить зарядов; он не хотел, чтобы утро застало его в живых.

Чистый воздух освежил его; он подумал, что еще не все погибло. Небо было прекрасно, солнце ярко светило, и никто, кроме него, не желал смерти. Он решился жить, хотя считал себя недостойным того.

Он встретил одного из своих приятелей, биржевика, который заговорил с ним о биржевой игре.

Даниэль подумал, что это именно и есть настоящая игра. Приятель, заботившийся больше о своем куртаже, внушил ему убеждение, что отчаянный игрок всегда сделается хозяином биржевой игры.

Даниэль еще раз поклялся не брать в руки карт, написать тетке, просить у нее двадцать тысяч франков и, покупая изпервых рук трех- и пятипроцентные фонды, составить постепенно состояние.

Заплаканное лицо Клотильды мучило его, но любовь ее была так велика, что бедняжка, конечно, забудет все при одном его ласковом слове, взгляде.

Ему хотелось вернуться домой и утешить ее, но биржевик уговорил его идти завтракать у Биньона, где обещал ознакомить с биржевым языком.

Не раньше часа вернулся Даниэль домой. Отпиравшая ему дверь горничная закрыла лицо, как будто хотела скрыть свои слезы. Он молча прошел мимо нее и направился к комнате Клотильды, удивляясь тому, что стол не накрыт в столовой.

– Клотильда, – сказал он нежным голосом, как будто хотел доказать, что сознает себя виновным.

Клотильда не вышла к нему навстречу, как было по своему обыкновению.

Он переступил порог с тревогой и печальным предчувствием.

Клотильды не было.

«Где она?» – спрашивал он себя, подходя к постели.

На смятой постели он увидел конверт с черной каймой и узнал почерк Клотильды.

– К чему черная каемка? – прошептал он. – Клотильда не носит траура.

Письмо было адресовано ему; он в сильном волнении распечатал его.

Письмо было тем красноречивее, что заключалось в следующих немногих словах: