Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 255 – Арсен Гуссе

Тогда взгляд их смягчался, лицо омрачалось, душа переносилась к зеленеющим берегам, в сердце прокрадывалось тайное и более высокое наслаждение. Потом вдруг уносились они в лучезарную область, до того счастливые открытием нового мира, что падали в объятия друг друга, бледные, трепещущие, в лихорадочном состоянии.

– Теперь вы не боитесь пробудиться к жизни, – сказал я Жанне в ту минуту, когда она обнимала княгиню, как обнимал Иксион облако.

Она пожала мне руку с дикой энергией и, побледнев еще больше, сказала:

– Марциал! Марциал! Марциал!

И устремила пристальный взгляд на дверь, как будто в нее должен был войти Бриансон.

Обнимая княгиню, она мысленно обнимала Марциала.

На другой день маркиз выразил мне свое неудовольствие за вчерашнюю шутку и обвинил в том, что я расстроил его новый план кампании. Я отвечал, что еще не настало его время. Жанна так сильно любила Марциала, что не могла отдаться другому, даже в порыве ревности и гнева, даже в минуту невинного опьянения.

Но это не воспрепятствовало маркизу выразить желание продолжать забаву персидским ядом, который совмещал в себе все виды опьянения.

Впрочем, Жанна, хотевшая, подобно княгине, всего лишь забыться, продолжала пить чай маркиза, но в его отсутствие.

Маркиз оставил пузырек с «Красным сном», княгиня попросила второй, потом третий, обещая, что когда-нибудь вечером пригласит его самого разливать эту волшебную жидкость.

У маркиза было столько дел, что он не оскорбился тем, что без него пили «Красный сон». Маркиз надеялся найти у обеих дам, особенно у Жанны, большее презрение к предрассудкам и обязанностям.

Княгиня и Жанна знали госпожу Моранжи, которая по окончании медового месяца снова начала свои ночные странствования во время отсутствия Морица К., уехавшего за границу с секретным поручением. Ей так нравилось жить ночью, что она убедила наконец княгиню и с ее помощью Жанну. Таким образом, они все трое отправились туда, куда ездила одна госпожа Моранжи.

Но и в этот раз ошибся маркиз. Правда, он имел дело с ненасытными искательницами, которые думают, что жизнь есть запретное древо, но если княгиня не считала предосудительным странствовать ночью по грязным местам, ибо, в сущности, она останется прежней княгиней, то д’Армальяк изо всех сил держалась за природную гордость.

Однако она согласилась – это был карнавал – одеться учительницей музыки и вместе с обеими приятельницами отправиться в «Мертвую крысу», но, к несчастью, в эту ночь «Мертвая крыса», казалось, спала глубоким сном. Каждый молча пил или курил в своем уголку, так что наши дамы услышали только две или три пошлости.

Им не хотелось даром потерять ночь, они отправились на толкучку и толкались там среди пьяниц, которые занимались праздным ночным шатанием; они уже стали приходить в отчаяние, когда у дверей кабака подошли к ним два молодых человека в белых галстуках.

– Недурны, – сказал один из них, указывая на дам.

– Да, – отвечал другой, – они кажутся изгнанницами, которые возвращаются на родину.

– Ну, господа, предложите нам угощение, – сказала княгиня.

Сказано – сделано. Вошли.

Молодые люди принадлежали к лучшему обществу и, подобно нашим дамам, хотели видеть ночной Париж.

Хотя три дамы не щадили белил и румян, хотя наделали себе родинок, однако боялись, что их узнают эти молодые люди, с которыми они встречались в обществе.