Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 251 – Арсен Гуссе

– Видите ли, моя милая, – говорила Пилигримка, – вас обожает бубновый король и любит червонный валет. Бубновый король хвастун и много о себе думает, червонный же валет добрый малый и не смотрит на женщин свысока. Вам лучше пригласить их обоих и выбрать одного. Более влюбленный прогонит другого, снимите.

Госпожа Моранжи сняла, улыбаясь.

– Новенькое, – продолжала гадалка. – Между бубновым королем и червонным валетом лежит пиковый туз; будут сплетни. Снимите.

Госпожа Моранжи опять сняла.

– Теперь они лучшие в мире друзья, потому что червонная дама составила счастье одного и в то же время не отвергла другого.

– Чем все кончится?

– Смешно сказать: браком. Снимите.

Госпожа Моранжи предпочла бы окончить гадание, но Пилигримка продолжала:

– О-о! Берегитесь, туз пик замешался.

В эту минуту ввалилась толпа питухов пива, в которой госпожа Моранжи заметила живописца.

– Вот так счастье! – вскричал он. – Я пил мертвую чашу, чтобы забыть тебя, и вдруг встречаюсь с тобой.

– И надеюсь, – сказала Пилигримка, – ты не отрезвишься, встретясь с этой мнимо порядочной женщиной.

Напрасно госпожа Моранжи старалась казаться неловкой: она невольно принимала позы светской женщины.

Она была совершенно счастлива, увидевшись с живописцем, который не был так пьян, как казался; он также был счастлив и увел ее в угол, выбранный ими в первый день. Здесь он прямо высказал, что не может жить без нее, что любит ее до безумия и последует за ней всюду, даже в ее дом.

– Ко мне в дом! – воскликнула она. – Разве вы не знаете, кто я? Я сплю на соломе.

– Неужели вы думаете, что мне нужен пуховик, чтобы обожать вас?

– Ни пуховик, ни соломенный одр, потому чтоя знаю только платоническую любовь.

– Молчи, ты понимаешь, что ничего не знаешь.

Живописец подозвал Матьё, Колиньи и других, чтобы показать им восьмое чудо, женщину, которая верит в болтовню Платона.

Обещали оправить госпожу Моранжи в рамку и разослать в виде премии в Journal des demoiselles ^[97]. Старались доказать ей, что нет на свете платонической любви, что теперь только учительницы, их помощницы и штопальщицы читают «Новую Элоизу» и верят в отжившее пустословие чувства.

Во всем этом замечательно то, что госпожа Моранжи позволила убедить себя. Она выслушала столько порицаний любовным бредням, что начала верить в слова своих новых наставников. Притом же под предлогом холода она имела неосторожность выпить три стакана пунша. Голова ее окончательно закружилась от курения турецкого табака.

Вот почему в эту ночь госпожа Моранжи не посетила обычных мест, где собирались ее новые друзья, а возвратилась домой около двух часов пополуночи.

Говорят, что она вернулась не одна.

Представьте себе ее удивление, когда, проснувшись на другой день, она увидела живописца, спавшего перед потухшим камином на шкуре белого медведя, стоившей соломенного одра и пуховика. Она спросила его, зачем он здесь.

Первыми его словами было:

– Ай, ай! Какое несчастье! Я позабыл свою трубку.

Госпожа Моранжи накинула платье и подала ему зажженную сигаретку.

– Мой друг, – сказала она кротко, – если вернетесь в «Мертвую крысу», вы не скажете…

– Не скажу, что провел ночь в сказочной стране; но ни я, ни вы – мы оба не вернемся в «Мертвую крысу».

– Отчего?

– Сейчас узнаете.

Поцеловав руку госпожи Моранжи, живописец сказал: