Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 246 – Арсен Гуссе

В Пивоварне Мучеников не было уже той старинной дружбы, которая соединяла завсегдатаев «Дивана» на улице Ле Пельтье, когда предстояло совершить поход против радж, Сарданапалов, Камбизов и Лже-Смердисов ^[95] литературы. Теперь существовали две партии, резко отделявшиеся одна от другой: фантазеров и реалистов.

Эта академия Мучеников была большим залом со многими рядами столов, напоминавшая баварскую столярную. Хозяином был Кристиан Баптист, считавший всех своих гостей Мольерами и Лесажами.

Домашнее пиво напоминало мюнхенское, столь любимое Лолой Монтес, которая едва не основала академию.

Не знаю, была ли это страна, где процветает Лола Монтес в романтическом образе Мими Шомьер и Манон Бреда, или театр, где пробуют свои силы новые Мопен, – но между обеими партиями, фантазерами и реалистами, стояла еще третья, которая служила соединительным звеном для первых; это была женская партия или, правильнее сказать, женский элемент.

Будучи безразличен относительно доктрин, этот элемент охотно сливался то с фантазерами, то с реалистами.

Эти званые, соединявшие избранников с их крайностями, недостатками, шалостями, которые, однако, никогда не были пошло глупыми, сильно возбуждали мое любопытство, вследза которым явилась симпатия. В сущности, это скопление сил было полно благородных стремлений.

Виденная здесь мною молодежь никогда не знала пошлости, этого врага, с которым я никак не могу примириться. Несмотря на отчаянные наряды, на крики и хитросплетенные разговоры, я не скрывал своей симпатии к этой постоянно веселой академии. Притом к ней принадлежали строгие, даже очень строгие люди, каковы: доктор Эрбо, Даниель д’Артес, второй или третий из Каналисов, Маркас и другие. Изредка появлялись Олимпия junior, племянник Рамо, быть может, сам Рамо, и Франжоле со своей скрипкой, и Фортунио со своим богемским стаканом.

Это был погребок и академия.

Не знаю, имела ли академия улицы Мучеников влияние на судьбы французского языка. Сюда являлись не с целью работать над нескончаемым словарем, однако я думаю, что обогащали его большим числом новых слов, нежели во Французской академии. Я хочу констатировать только то, что в академию Мучеников ходили не с целью пить пиво, как ходили в сады Академуса для того, чтоб рассуждать о богах. И сколько богов свергалось там ежедневно с высоты Олимпа! Сколько раз Сатурн был изгоняем Титаном, а Титан Юпитером. И разве все эти Аполлоны академии Мучеников не имели своей доли Эмпирея?

Для госпожи Моранжи капернаумом был неизвестный Париж. Ей не было дела до парижских буржуа, таких же, каковы они везде. Подобно своему соотечественнику Эдгару По, она мечтала только о ночных странствователях и эксцентриках. Перечитывая «Ворона», это мрачное и блестящее мастерское произведение, она вызывала Ворона улицы Старого фонаря. Ложась спать, думала только о том, чтобы странствовать по ночному Парижу.

– Счастливцы! – сказала она раз в посольстве, где пользовалась уважением. – Они живут как хотят, между тем как для нас вся жизнь размерена и разлинована, как нотная бумага; не стоит идти, когда знаешь свой путь.

Прикомандированный к посольству Мориц К. предложил госпоже Моранжи провести ночь в странствовании по Парижу.

– Вы можете принять эту прогулку за сновидение, – сказал он.