Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 186 – Арсен Гуссе

Были еще друзья у Роберта, но по своей гордости он не хотел идти к ним.

– И, однако, – сказал он, – я пошел бы к Монжуайе, если бы его квартира не была на проспекте Императрицы. Одной рукой он подал бы мне луидор, а другой револьвер.

В эту минуту против Бребана остановилась толпа тряпичников.

Она стала готовиться к своим обычным занятиям.

В сердечной простоте Республика воображает, будто уничтожила все привилегии. Она, бедняжка, не подозревает, где их искать теперь. В былое время привилегии находились вверху, ныне же они внизу.

Крючок тряпичника стал жезлом, изукрашенным привилегиями.

Так, существуют династии тряпичников, которые царят перед Биньоном или Бребаном, перед Золотым домом или кофейной Риш. Нужно предъявить свои документы на древнее происхождение, чтобы разбирать сор на тротуаре и мостовой перед этими знаменитымиресторанами. Не проходит ночи без того, чтобы тряпичник не вошел торжественно по лестнице ресторана, конечно, не с целью спросить отдельную комнату, а с целью возвратить серебряный прибор, найденный в сору.

Не зная ни обычаев, ни нравов этих ночных птиц, Роберт подошел взглянуть на их работу. Чужой труд утешает праздных.

– Вот еще вилка, – сказала девочка.

Роберт посмотрел на девочку и на вилку.

«Бедный ребенок, – подумал он, – неужели ей суждено жить в этом навозе?»

У девочки была сестра, взрослая, шестнадцати лет, с чудесными голубыми глазами, черными ресницами, бледная как мрамор и одетая в лохмотья.

«Настоящий призрак», – подумал Роберт.

Но этот призрак внушал ему сострадание; он невольно вспомнил о том граде ударов крюком, из-за которого девушка не могла выйти из своего жалкого состояния.

Недалеко от девушки стояла мегера, не спускавшая с нее глаз, как будто та угрожала бежать.

– Ну, ну! – кричала мегера. – Работай поусерднее, а то еще ничего нет в твоей корзине, лентяйка!

– Если ты скажешь еще слово, я лягу, – отвечала девушка.

– Постой, вот я тебя попотчую!

И старуха погрозила крючком.

– Ударь только, и я позову полицию.

– Чтобы опять попасть в Святого Лазаря, чертово отродье?

– Там лучше, чем дома.

Вмешался тряпичник.

– Каждый может иметь свое мнение, – сказал он.

– Она перестала любить семью, – проговорила мегера, – стоило же родить ее, чтобы она сделалась ни на что не годной! А я работала день и ночь, чтобы сшить ей белое платье. Белое платье! Ха, ха, ха! Тогда как люблю только красный цвет.

– Да, красный, – отвечала девушка, держась на почтительном расстоянии от крюка своей матери, – ты любишь красное вино, красное знамя, красную кровь, красное пламя.

Мать бросилась к дочери:

– Тварь! Так ты хочешь запрятать своих родителей на галеры?

К счастью для дочери, мать, будучи пьяной, оступилась и упала на тротуар.

Роберт Амильтон подошел ближе. Он хотел защитить дочь, думая, что мать вскочит в бешенстве. Но та обессилела и принялась кричать; муж пригрозил ей крюком, если она не закроет «свою пасть», как он выразился. Потом отошел, предоставив ей проспать хмель.

Роберт пробовал заговаривать с девушкой, но та не отвечала и только взглядывала на него гордо, точно герцогиня.

Он продолжал:

– Я потерял состояние; если вы найдете его в этом сору, принесите завтра ко мне на башню Богоматери.

Матильда – так звали тряпичницу – вообразила, что разговаривавший с ней был полоумным. Взгляд ее сделался сострадательным, но едва она заметила, что Роберт шутит, как снова приняла надменный вид и начала копаться в сору.