Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 183 – Арсен Гуссе

Перед уходом из дома князь убедился, что револьвер его заряжен.

– Жена говорит, что у меня нет друзей, – прошептал он, – вот этот не изменит мне.

Он вышел и вскоре вернулся.

В полночь княгиня сидела на балконе.

Отчего же не было Фильшателя под цветущим каштаном?

Оттого, что Роберт Амильтон, которого вы не знаете, встретил тряпичницу, с которой вы еще меньше знакомы.

Историю Роберта Амильтона можно назвать самым неправдоподобным романом.

Есть люди, которые в жизни не могут сделать шага, не попав в бездну или опасное положение. Они переходят от одной невероятности к другой, от одной бури к другой, между тем как другие, простоумные, спокойно приплывают к счастливым берегам.

В настоящую минуту я могу сказать вам о Роберте Амильтоне только то, что он дошел до крайней нищеты, полного отчаяния и безверия и готов был посягнуть на самоубийство.

О его происхождении, семействе, воспитании ничего не известно. Когда-то он бывал в лучшем парижском обществе, но не принадлежал к нему официально. Он англичанин? Быть может, только англоман. Осанка его безупречна; он был высокого роста, красив, с черными волосами, гордо поднятой головой. Его состояние? Об этом никто ничего не знал. У него были отличные лошади и любовницы, которые прославились через него.

Но в ту минуту, как он выступает на сцену в этом рассказе, у него не было уже ни лошадей, ни любовниц. От минутного блеска осталась только дерзость. Он доживал тридцатый год, пресытясь всем не потому, что утратил иллюзии, ибо никогда их не имел, не будучи ни поэтом, ни мечтателем, но потому, что не имел больше денег. В итоге оказывалось: слишком много лошадей и беспримерное несчастье в баккара.

– Конечно, – сказал он грустно, – я потерял всякую надежду, и мне остается только умереть.

Как дошел он до этого? У него были красота, храбрость, надменность, непринужденность знатного человека, или комедианта, или фехтмейстера.

Он не был ни знатным человеком, ни комедиантом, ни фехтмейстером.

Однако он мастерски владел шпагой и любезно убивал за всякое неприятное для него слово. Недурно также играл комедию с женщинами. Если он не мог брать знатностью рода, то брал красивой наружностью и был в этом случае счастливее многих, род которых восходит к эпохе крестовых походов.

Последняя его дуэль была с другом, который сделался его врагом, потому что ссудил ему десять луидоров.

Роберт упрямился возвратить эти деньги, и рассерженный заимодавец сказал ему:

– Кончится тем, что тебя станут называть Роберт-шарлатан.

– Это словечко разлучит нас навеки. Я возвращу вам десять луидоров, но вы будете драться со мной.

Сказано – сделано.

Роберт делал чудеса, чтобы добыть десять луидоров.

Он послалих бывшему другу вместе с двумя секундантами.

Бывший друг употреблял все усилия предотвратить дуэль, радуясь возвращению десяти луидоров, а быть может, опасаясь дурного исхода поединка; но, несмотря на все старания, должен был выйти на дуэль.

Роберт удовольствовался только тем, что оцарапал ему руку.

Это служит новым доказательством тому, что не следует ссужать своего друга десятью луидорами, если не обладаешь великодушием занести эту сумму на счет прибыли и убытка дружбы.

Несмотря на свой американский характер, рискующий всем и рассчитывающий на собственные силы в опасных предприятиях, Роберт не мог, однако, найти средств вновь создать себе состояние. «Впрочем, не стоит заботиться об этом», – говорил он в полной уверенности, что тридцатым годом оканчивается молодость. А без молодости что такое жизнь? Ряд скучных дел, постоянная неудача, комедия, в которой играешь мнимых рогоносцев или больных, если только не бываешь ими на самом деле. «Нет, нет, – говорил он, – я сыграл свою роль и не хочу занять второстепенные; ускорим развязку». В корабле оказалась всюду течь. Единственным его спасением была старинная любовница, которая давала ему пристанище, но отказывала в сердце. Так как Роберт был с нею дерзок, то она выгнала его.