Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 153 – Арсен Гуссе

– Вальсировать с женщиной – значит пользоваться ее вниманием.

Несмотря на все старания, я не мог проникнуть в душу Жанны. Взгляд остался по-прежнему высокомерным, на устах бродила насмешливая улыбка; что происходило в ее душе? Брала ли ненависть верх над презрением? Освещал ли ее душу бледный луч угасавшей любви? Желала ли она мстить или забыть?

Подошедший посланник помешал мне продолжать разговор. Расставшись с Жанной, я подошел к Бриансону и сказал:

– Мы с вами не виделись с той несчастной ночи, когда вы плакали у смертного одрабедной девушки, которая убила себя из любви к вам.

– Правда, – отвечал он, приходя в волнение при воспоминании. – В сущности, убила себя не та, а другая. – И, вздохнув о Маргарите Омон, продолжал: – Та, которую вы тогда видели мертвой, совершенно здорова и очень весела.

– Вы, кажется, недовольны этим.

– Нисколько, но я не люблю катастроф и никогда не остаюсь на последний акт драмы; женщин же нельзя узнать вполне.

Я хотел дознаться, способен ли Бриансон хранить тайну.

– Не знаю ли я девушки, которая была настолько безумна, что пожелала трагически умереть у вас в доме?

– Может, и знаете, – ответил Марциал, – говорят, она здесь, поищите.

– Стало быть, она светская женщина? Я думал, это простая кокотка, игравшая роль влюбленной куртизанки.

– Нет, она благовоспитанная девушка, но потерявшая голову.

– Могу узнать первую букву ее имени?

– Ее имени! Я сам его не знаю; позабыл, совершенно позабыл.

При этих словах Бриансон прижал руку к сердцу и смертельно побледнел; на его лице появилось выражение глубокой печали. Он не был так непроницаем, как Жанна.

«Быть может, она больше не любит его, – сказал я сам себе, – он же любит ее по-прежнему, если только не оплакивает Каролину де Фурко, известную под именем Маргариты Омон».

В этот вечер Жанна торжествовала по красоте и по уму. За ужином она говорила насмешливо и ядовито; язвительные слова так и сыпались из ее уст, точно бриллианты.

– Вы жестоки, – сказал ей маркиз Сатана, – никому нет пощады.

– Тем менее вам, – отвечала она, – когда-нибудь я отомщу за то, что вы едва не свели меня с ума, выдавая себя за черта.

– Будьте осторожны, я, быть может, и есть настоящий черт.

– Полноте! Я не ребенок, чтобы испугаться вас, но, признаюсь, вы отлично сыграли свою роль. Сам Роберт Гуден ^[63] не мог бы превзойти вас.

Жанна рассказала о том, как явился к ней маркиз Сатана, как напугал ее, обещав являться в один и тот же час ночи, как он исполнял это обещание в течение нескольких дней.

– Пощадите, – попросил маркиз, притворяясь воплощенной невинностью, – я знаю, что вел себя как школьник, но надеюсь вознаградить себя, когда вы будете замужем.

– Уж не предложите ли мне своей руки?

– Женатый черт! Это насмешит до слез весь ад.

– Почему же вам и не жениться? У вас уже есть рога. – Жанна вдруг смолкла, потом прибавила: – Тсс! Это не мои слова.

Оживленность Жанны ни на минуту не прерывалась грустью. Маркиз обратился ко мне:

– Кончено, она вступила во второй период.

– Достигла второй любви, хотите вы сказать, любезный маркиз. Кого же она полюбит?

– Бог весть. Быть может, станет любить только себя.

На другой день маркиз Сатана уведомил меня, что уезжает в Испанию сражаться за Дон Карлоса, и просил адресовать свои письма на имя герцога Обаноса, жившего на проспекте Императрицы. Он сожалел о том, что окончит карнавал без меня, и прислал приглашение на бал к герцогине ***.