Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 144 – Арсен Гуссе

Возвратясь домой в два часа утра, он уничтожает эти каббалистические знаки. Вот почему от завтрака до ужина он хранит в кармане хлебную корочку.

Но нельзя быть осторожным всякий час. Прачка часто замечала таинственные надписи на рубашечных манжетах. Не желая, чтобы вода смыла эти надписи и унесла в Лету, она списала их в свою книжечку. Став прачкой, она все-таки не утратила женской природы и потому нашла приятным для себя нанести жестокий удар сердцу госпожи Бурдон.

– Сударыня, – сказала она ей однажды, – я часто замечаю надписи на рубашечных рукавах вашего мужа.

– Какие надписи?

– Да такие. Работая постоянно на ваш дом, я сочла своим долгом снять с них копии, чтобы показать вам. Попадаются имена, числа, цифры. Это какая-то тарабарщина, ногосподин Бурдон, конечно, сумеет ее разобрать.

Госпожа Бурдон стала читать с тревожным любопытством.

– Что это такое? Неизбежная?

– Ах да! Что касается Неизбежной, то это слово я заметила почти на всех рукавах, между тем как Олимпия попалось только два раза.

– Понимаю, это фабричные метки. Я покажу их мужу.

– И я так же думала, – ответила прачка и прибавила про себя: «Так и должно быть, потому что на всех этих девицах есть своего рода метка».

Произошла удивительная сцена, вполне достойная театра, когда вернулся домой Бурдон в первом часу ночи.

– Нам нужно поговорить наедине, – объявила госпожа Бурдон и принесла книжку прачки. – Потрудитесь объяснить, что значит Неизбежная.

Муж клялся, что ровно ничего не понимает.

Вот история этой особы, настоящее имя которой была Анаис Маршан.

Она недурна собой и вошла в моду с того времени, когда лорд Соммерсон удостоил ужинать и переплыть океан в ее обществе.

Перебравшись на другой берег, лорд оставил ее на произвол судьбы.

Это было во время дербийских скачек.

Официальные статистики полусвета ежегодно, в конце апреля, констатируют уменьшение женского населения в окрестностях Елисейских полей и Шоссе д’Антен.

«Куда деваются эти красавицы? Куда девается старая луна?» – спросил однажды Людовик XV у герцога Дюра. – «Не знаю, государь. Я никогда их не видел, но, если угодно, спрошу у Кассини ^[58]».

Кажется, Кассини отправился за ответом к маршалу Ришелье, который знал об этом еще меньше. Если хотите знать, куда скрываются богини парижского света, то спросите об этом у сивилл Георгиевского фонтана. Они скажут вам, что богини улетают, подобно ласточкам, возвещать весну гиперборейским жителям. К концу мая эти ласточки Бредской улицы возвращаются в свои шелковистые гнездышки. Откуда же они прилетают обратно, бледные, перемерзшие, но с туго набитыми кошельками?

Каждую весну на красивом английском берегу Бенслид Боннс устраивается лондонский карнавал, то есть Эпсомские скачки, которые на языке турфистов называются «синим знаменем Эпсомского турфа».

Туда в назначенный день стремится весь Лондон в каретах четвернями, в стейдж-кочах, мэйл-кочах, викториях, тильбюри, фаэтонах, бругемах, тендемах, догкертах, гигах, кебах, одним словом, во всяком экипаже, выдуманном английскими каретниками от сотворения мира. Среди этого вихря экипажей идетпешком половина Лондона: фабричные, повара, карманные мошенники, нищие, лавочные сидельцы, хорошенькие девушки, мелкие торговцы со своим товаром, фокусники, разносчики, шарманщики. Все это топочет, кричит, ругается, пляшет, поет и толкает друг друга.