Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 147 – Арсен Гуссе

– Какая картина! – сказала трагическая актриса.

Все взглянули и не решались больше есть; их день прошел в праздности, тогда как из окна в окно жили Труд, Добродетель, Бедность.

Муж был бледен, угрюм, задумчив; он рассеянно смотрел на обед.

Жена была бы красива, если бы имела время заботиться о своей красоте.

Ребенок не сводил глаз с открытого окна и, казалось, не понимал, почему с одной стороны столько роскоши, с другой – столько бедности.

Пирующие хранили глубокое молчание. Из глаз и сердец канула не одна слеза, видимая и тайная.

Между тем отец взял ребенка из рук матери и поцеловал его с нежною и грустною улыбкой.

Актриса положила на тарелку луидор, весь свой капитал, и обошла собеседников, прося у каждого по луидору.

Вскоре на тарелке лежало восемнадцать луидоров; клали, не считая.

Молодого герцога выбрали отнести собранные деньги.

Он взошел в старый дом.

– Веселое общество, собравшееся пообедать насупротив вас, – сказал герцог в волнении, – поручило мне предложить вам средства для вкусного обеда.

И герцог опустил на тарелку восемнадцать луидоров.

– Крошки, упавшие со стола! – сказал муж с гордостью. – Я никому не даю права подавать мне милостыню! Для меня день имеет двенадцать часов, я богаче вас!

В эту минуту вошла его жена с грудным ребенком.

– Извините, – сказал герцог, – нам показалось,что обед ваш плох…

– Он лучше вашего: я обедаю с сознанием исполненного долга, с женой, что заставляет меня находить вкусными самые плохие блюда.

Герцог настаивал.

– Благодарю за доброе расположение, – продолжал отец семейства, – но, повторяю еще раз, я богаче вас!

В это время поэт, смотревший в окно, увидел, что ребенок бросился в объятия отца и осыпал его ласками. Прелестную картину представляли мужественный отец и нежный ребенок, бородатая голова и розовое личико. Они целовались, не обращая ни на что внимания.

Между тем ребенок прикоснулся к восемнадцати луидорам. Ему хотелось, чтобы отец взял их, потому что приятно иметь золото. Но отец остановил ребенка:

– Не трогай, золото обжигает руки беднякам.

И стал рыться в кармане.

– Вот два су, купи пряников или отдай шарманщику.

Потом снова начал просить герцога взять обратно восемнадцать луидоров.

– Ступайте себе обедать, заботясь не о тружениках, а о праздных людях.

И труженик снова сел за стол и снова опустил полуженную медную ложку в старую деревянную чашку.

– Смотрите внимательно, – сказал мне маркиз Сатана.

Отворилась дверь. Я увидел женщину за фортепьяно. Она играла «Последнюю мысль» Вебера. Ее слушал мужчина, куривший сигару и небрежно лежавший на канапе-помпадур из синеватого дерева с розовыми жилками и с белой обивкой, вышитой на пяльцах. Женщина была красива, с умильным напудренным личиком и с подкрашенными глазами. Мужчина был также красив и также напудрил лицо.

По-видимому, чета жила согласно, так как мужчина встал и поцеловал женщину в голову.

– Твое пристрастие к Веберу, Нини, нельзя не признать основательным.

– Но я также люблю Шуберта, Ребера, Мейербера.

– Да, но не Обера. Его приторная музыка не затрагивает души.

Женщина насмешливо взглянула на него.

– Так у тебя есть душа, Родольф?

– Есть ли душа?! Не одна, а даже две.

– Зачем?

– Чтобы обожать тебя.

Сладкий поцелуй прервал игру на фортепьяно.