Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 126 – Арсен Гуссе

Я не стал дальше слушать и, сев в экипаж, ожидавший меня у дверей, отправился прямо к Каскаду.

Голоса пирующих разносились далеко, и потому я без труда отыскал место пиршества.

«Слава Богу, – подумал я, – Каролина не умрет».

Мне казалось, что маркиз Сатана уведомил меня за три часа до ее смерти с единственной целью: дать мне случай спасти Каролину.

Я подошел к ней и с искренним чувством протянул руку; Каролина улыбнулась, но была бледна и печальна.

– Что привело вас? – спросила она, отодвигаясь как будто для того, чтобы дать мне место.

– Что привело? Вы.

– Уж не влюбились ли вы в меня? До сих пор вы никогда не глядели на меня.

– Нет, я не влюбился, но должен серьезно объясниться. Это целая история, которую я расскажу вам сегодня вечером, если вы дадите слово возвратиться в Париж.

Она вопросительно взглянула на меня. Вероятно, ей показалось, что я хочу говорить о Марциале.

– Да, – отвечала она, – обещайте отвезти меня в моем или в своем экипаже.

– Обещаю.

– Вы сегодня видели Бриансона?

– Нет, но знаю, что он все еще любит вас; отчего нет его здесь?

– Оттого, что мы не должны больше видеться.

– По́лно! Я хорошо знаю это слово «больше», на языке влюбленных оно значит «всегда».

Амфитрион, молодой герцог ***, пригласил меня принять участие в пире. Я не церемонился,потому что не хотел выпустить Каролину из виду.

Одна из присутствовавших актрис, подруга какого-то академика, обратилась ко мне:

– Тебя допустили в заседание, как выражаются в Академии, но с условием, чтобы ты разговаривал со всеми, а не с одной только Каролиной.

Все одобрили эту речь; чтобы не было отдельных разговоров, предложили бесчисленное множество тостов.

– Что ж ты не пьешь? – крикнула актриса Каролине.

– Сейчас выпью, – отвечала последняя, посматривая на стоявший перед нею полный стакан шампанского, – я, в свою очередь, предложу тост.

– Она всегда оригинальна: никогда не делает так, как делают другие.

– Нет ничего удивительного. Она знатного происхождения, ее отец был граф, и она любит только графов.

– Не так, как ты, – ответила актриса, – ты родилась в Тампле и каждую неделю ходишь туда набраться родного запаха.

– Что ж делать? Боюсь утратить честность, водясь постоянно с записными фатами.

Полчаса длилась дерзкая и намеренно глупая болтовня.

Наступило молчание: окончился бой за неимением глупостей в запасе. Каролина встала и, подняв стакан, проговорила:

– Пью за забвение!

И на дне стакана не осталось ни одной капли шампанского.

Я заметил, что Каролина сделалась еще бледнее, но не беспокоился, так как она обещала вернуться со мной в Париж.

Никто, казалось, не понял значения этого тоста. Каролина повернулась ко мне и с принужденной улыбкой сказала:

– Кончено.

Мысль, как молния, блеснула в моей голове. Я вспомнил, что уже раз Каролина хотела отравиться за столом. Правда, я не спускал с нее глаз, но разве долго бросить яд в стакан.

Каролина вытянулась на стуле.

– Я все вижу как в тумане, – сказала она, – поддержите меня.

Я охватил ее руками и приподнял ей голову.

– Вы обещали отвезти меня домой и повезете покойницу. Ради Бога, не оставьте меня здесь.

– Господа! – сказал я громко. – Каролина отравилась.

Все вскочили со своих мест и наперегонки старались ее спасти. Давали выпить кофе и молока, единственные противоядия, оказавшиеся под рукой; но Каролина стиснула зубы, как умершая. И, потому ли, что, как говорила, питала отвращение к жизни, потому ли, что чувствовала наступление смерти, или потому, что яд уже поразил мозговую деятельность, казалось, не сознавала происходившего вокруг нее. Мужчины перебрасывались отрывочными словами, женщины кричали и говорилив один голос, в соседнем кафе старик музыкант наигрывал Les Gardes de a Reine ^[49]: последние минуты бедной Каролины протекали среди настоящего шаривари.