Онлайн книга «Тысяча и одна тайна парижских ночей»
|
Глава 20. Забвение Дочитав рукопись, я задал себе вопрос, почему разрыв с Марциалом побудил Каролину желать смерти. Страсть не может довести до самоубийства, потому что новая любовь утешит в утрате прежней. Я хотел дознаться и дал себе слово предупредить катастрофу, в возможности которой не сомневался. Маркиз Сатана никогда не ошибался. «Если он не черт, – думал я, – то, по крайней мере, полицейский префект полусвета». Я пообедал наскоро. Пробило половину девятого. У меня оставалось впереди полтора часа; я отправился к Каролине и застал ее горничную в слезах. Она встретила меня следующими словами: – Сегодня вечером моя госпожа сделает что-нибудь над собой. – Это она сама вам сказала? – Нет, но я распечатала письмо, которое она приказала мне отнести завтра утром. – Понимаю; вы действуете не безрассудно: сперва хотите сами узнать, в чем дело. Дайте мне это письмо. На обороте была надпись: «Марциалу Бриансону». Письмо было следующее: Я не хотела даже проститься с тобой перед смертью, но моя воля вторично уступает чувству. Когда я полюбила тебя, свет озарил мою душу, и я увидела весь позор своей жизни. Другие женщины не брезгуют ничем и совмещают воедино самые высокие и самые гнусные вещи; миновало время, когда любовь возрождала куртизанку к новой, светлой жизни. Чем больше я люблю тебя, тем недостойнее кажусь твоей любви. Я преждевременно изжила свою жизнь и должна нести наказание за прошлое; чем сильнее буду упорствовать любить тебя, тем яснее увижу дно пропасти. Вчера в моем присутствии Коралия сказала: «Какое несчастье, что я не важная птица, иначе вышла бы замуж за своего любовника». И она заплакала. Я не плачу, но сумею умереть. Проведенные вместе с тобой полгода возродили меня к семейной жизни. Напрасно вдавалась я во все крайности, напрасно рядилась в порок – чувствую, что осталась крошкой Каролиной Сандрильоной, любимицей матери. Другие забывают все, я же помню все. Что такое воспоминание, как не укор совести для подобной мне твари. Ты не можешь представить себе, какую стену воздвигла между нами твоя любовь, потому что другая женщина заняла мое место. Таков закон; но я жила лишь тобою одним, и мне остается теперь одно – умереть. И я умру без сожаления. Воображают, будто мне весело в этом золотистом вихре: у меня даже нет времени заметить, что я живу; наслажденияроскоши и тщеславия длятся не больше одного дня, но радости сердца вечны. Ты скажешь, что я читаю мораль, и не выслушаешь меня до конца. Сохрани память обо мне. Потому что я лучше всех женщин, которых ты встречал и встретишь, и не хочу иметь одинаковый с ними конец. Похорони меня послезавтра, как нищую. Брось в общую могилу и помолись за упокой моей души. Ах, если бы я могла любить тебя со всей невинностью шестнадцати лет, я умерла бы у твоих ног; но я распутна и умру, как жила: среди оргии. Это подло, но, быть может, у меня недостанет хватит мужества умереть в одиночестве. Если ты счастлив с другой, приведи ее когда-нибудь к общей могиле и, сотряхивая прах, скажи: «Здесь покоится умевшая любить». Я взглянул на горничную, продолжавшую плакать, как будто ей заплатили за слезы. – Куда уехала она? – спросил я. – Не знаю. Кажется, ее знакомые того и другого пола обедают сегодня в Каскаде, потому что Коралия, приехав за ней, говорила: «Скорее! Мы обедаем в восемь часов; прочие не возвратятся из леса». |