Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 115 – Арсен Гуссе

– Вы знаете, я не люблю таинственности, – сказала я ему, – ваше гостеприимство нисколько не похоже на шотландское, вы играете со мной комедию единственно для того, чтоб поддержать молву о немецких привидениях.

– Дитя мое, мы, немцы, питаем благоговение к прошлому. Мы продолжаем верить, что наши предки собираются на пир в том месте, где были могущественными и высокими властелинами. Замок обворожителен, но каждую ночь от одиннадцати до часа призрак посещает эту комнату. Говорят, в эти часы платят долг черту.

– А вы разве должны ему?

– Не знаю.

– Какой же монетой платят?

– Не скажу, потому что вы испугаетесь.

Принесли ужин: майнцскую ветчину со смородиновым вареньем и яичницу с абрикосовым.

Мне стало легче дышать, особенно при виде двух бутылок рейнвейна.

Мы сели за стол, но веселость не была нашей гостьей. Я выпила один за другим три стакана вина.

– Это вино следует пить утром, – сказала я, – на ночь оно вредно.

– Хотите шампанского?

– Нет, я и без того уже охмелела.

Тщетно старалась я смеяться. Пять минут спустя развалилась в кресле и почти заснула.

Но граф опять схватил меня, поставил на ноги и опять готовился пуститься в вальс.

– Если это шутка, то она плоха, – сказала я. – Если же хотите танцевать, позовите музыку.

Потом, сбросив шляпку и казаки, я стала раздеваться и обратилась к графу со следующими словами:

– Послушайтесь моего совета: возьмите подушку и ложитесь на диване, чтобы защитить меня от привидений.

– Готов исполнить ваше приказание, – отвечал он, взглянув на часы, – но не раньше как через полчаса.

Меня одолел сон.

– Хотя бы пришел сам прусский король снаследным принцем и князем Бисмарком и предложил бы сыграть с ними в trente et quarante ^[46], я и тогда бы не могла преодолеть сна.

Я улеглась на диване и уже перенеслась в область снов.

Граф тревожно наклонился надо мной. Я спала.

Он пристально рассматривал черты моего лица, как будто хотел разгадать мои сновидения, и вскоре заметил, что я нахожусь под влиянием тяжелых снов, потому что кричала и махала руками.

– Невероятно! – сказал он. – Постоянно повторяется одно и то же: мертвецы хотят вальсировать с живыми.

Он насильно поставил меня на ноги, обвил рукой талию и стал быстро кружиться в вальсе, хотя по легкости я, сонная, не была похожа на сильфиду.

Мало-помалу я проснулась, испуганная сновидением, не понимая, зачем танцую, и воображая, что сейчас поскользнусь и упаду в бездну.

– Пощадите, пощадите! – говорила я со слезами.

Но граф, не отвечая мне, продолжал вальсировать.

Я попробовала было толкать его ногой и кусать, но граф не обращал на это внимания; он, так сказать, закусил удила и стал напевать вальс Штрауса, под звуки которого я часто танцевала. Мне казалось, что он поет De profundis.

Пробило час.

– Довольно, – сказал он, – с этой минуты замок Оффендаль обворожителен. Вы уснете крепким сном и завтра будете поражены красотами страны.

– Все равно, – отвечала я, – мы завтра утром уедем, не так ли? Но объясните мне причину этого бешеного вальса.

Он отказался наотрез.

На другой день в полдень я в ужасном гневе уехала из замка. Граф печально улыбался.

– Стоит ли беспокоиться об этом? – сказал он.

Это было его последнее слово.

Я встретилась с ним на одном из оперных балов.

– Хотите вальсировать? – спросила я его.

– Нет, – отвечал он, – я вальсирую только в замке Оффендаль.