Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 114 – Арсен Гуссе

– Девятнадцать! – провозгласил крупье и подал мне еще три тысячи пятьсот франков.

– Теперь вы можете назначить высшую ставку, – сказал мне австриец.

– Тс! – отвечала я. – Вы расстраиваете все мои соображения. Сколько вам лет?

– Двадцать семь.

Я тут же поставила по тысячефранков на девятнадцать и двадцать семь.

Девятнадцатый номер выиграл.

Я становилась героиней; взгляды всех обратились на меня, пока я складывала тридцать четыре тысячефранковых билета с видом женщины, привыкшей иметь в руках большие суммы.

– Девятнадцать! – прошептал крупье хриплым голосом.

Банк был сорван. Ему справили богатые поминки.

Что касается меня, то горевать было не о чем.

– Поверьте мне, – сказал мой спаситель, – отправимся сегодня вечером на берега Рейна, и пусть мой старый замок будет свидетелем моего медового месяца.

Я никогда не видела немецких замков, но чувствовала к ним страх, порожденный легендами об их привидениях.

Притом увезти меня насильно из Бадена значило спасти от неминуемого разорения. Я предпочитала вежливо натянуть нос банку.

– Поедемте, – ответила я своему юному бургграфу.

Через час все было готово, и баденские клячи тащили нас к амбаркадеру, но никогда кровные лошади не казались мне красивее этих кляч.

Обедали в Карлсруэ; к одиннадцати часам приехали в Оффендаль.

Графа не ждали. Он едва добудился прислугу, которая занималась виноделием. Он называл их садовниками, но они были его виноделами. Весь сад состоял из скалы, по которой расползлись лозы, как озябшие ящерицы.

Хотя еще не наступила осень, но вид готических башен, до половины разрушенных, произвел на меня тяжелое впечатление.

– Не прикажете ли затопить камин? – спросила я графа.

– Да, – отвечал он, – и притом виноградными лозами, как в легендах.

– Не говорите о легендах. Осветим а giorno ^[45] и заснем, разговаривая о Бадене или Париже.

Пришлось ждать добрых полчаса, прежде чем развели огонь, который еще ярче выставил холодную наготу исполинских развалин. Не было ни одной рамы, где бы уцелели все стекла. В комнате, которую граф называл спальней, мы спугнули филина, улетевшего с пронзительным криком.

– Верите вы приметам? – спросила я графа.

Он был бледен и встревожен. Я уже приходила в отчаяние от того, что рискнула приехать в подобный замок.

– Не пугайтесь, – сказал мне граф, – прислуга не ожидала моего приезда, но вы сами убедитесь вскоре, что здесь еще можно жить и хорошо ужинать, когда обладаешь терпением.

Он подвел меня к окну и, открыв его, сказал:

– Посмотрите, как эффектно освещает луна эти развалины.

– Да, – отвечала я, – луна есть солнце развалин, но я предпочитаю дневноесветило.

– Вы не романтичны. Взгляните, как чудесно отражается в волнах луна, скрытая в облаках.

Он указал на облака и на Рейн.

– Чудесно, – отвечала я, – но мне смертельно хочется спать.

И я опустилась в старое вышитое кресло, твердое, как камень.

Несмотря на жесткость ложа, я почти заснула. Но граф схватил меня и, напевая что-то, пустился вальсировать.

Меня обуял страх; я вспомнила адские вальсы германских легенд. К довершению ворвавшийся в окно ветер погасил свечи.

– В этом замке, – сказал мне граф, – нельзя спать от полуночи до часу.

Я пристально посмотрела на него: он говорил серьезно.

– Кто из нас рехнулся: вы или я? – спросила я.

Граф почти столько же трусил, как и я. Он велел подавать ужин.