Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 103 – Арсен Гуссе

Я никогда не расставалась с матерью, кроме тех дней, когда отправлялась к кузинам на улицу Серизе.

В Сен-Клу я больше не ездила.

Мать, выучив меня читать, обучила также писать.

К чему? Я читала дурные книги и пишу теперь плохую!

Милый друг, Гастон де Фуа, употреблял все средства завлечь меня в новые сети. Но я была робка, как лань, и скрывалась в глубине лесов, то есть в объятиях матери или под абрикосовым деревом нашего сада. Он осмеливался преследовать меня до самой двери, доводя свою страсть до крайних пределов: ездил со мною в омнибусах!

Я предчувствовала, что рано или поздно сделаюсь его жертвой, но испытывала какое-то наслаждение сопротивляться своему влечению.

И не упала в объятия моего дорогого Гастона де Фуа. Сопротивляясь своей любви и отталкивая влюбленного, я казалась сама себе добродетельной.

Но однажды, когда у меня недостало времени на размышление, я преглупо попалась в западню, как будто случай распорядился моей судьбой.

Случай! Нет, не случай, а тщеславие. Женщины гибнут скорее от тщеславия, чем от самой любви.

Роковой день! Я вышла из консерватории в пасмурную погоду, рассчитывая идти к Биржевой площади и сесть вомнибус, ходивший в Пасси; меня уже разбирала злость на то, что приходилось запачкать свои хорошенькие ботинки – я всегда была изящно обута – отвратительной парижской грязью.

У дверей консерватории остановилась карета; лошади были так прекрасны, экипаж так хорош, что я остановилась полюбоваться на это чудо.

В это время меня нагнала одна из приятельниц.

– Это карета графа, – сказала она мне, – видишь корону?

– Графа? Какого графа?

– Имя его неизвестно. Он любовник Евгении ***.

– Я думала, что он ездит только в фиакрах.

– Видишь? Он ждет ее. Нам никогда не дождаться подобного счастья, хотя у нас красивые личики и стройные ножки.

С этими словами она ушла, приплясывая.

Зачем я осталась на тротуаре? Причина та, что граф высунул голову из окна кареты и ласково улыбнулся мне.

Я улыбнулась со своей стороны. Тогда граф отворил дверцу и знаком пригласил сесть в экипаж.

Почему я села без церемонии? Разве шел дождь? Был ли граф похож на вельможу? Не потому ли, что мне казалось забавным занять в карете место Евгении?

Ничего не могу ответить на эти вопросы.

Вот что произошло дальше.

Граф овладел моим умом. Мое сердце еще принадлежало Гастону. Но граф упоминал о золоте, от него веяло аристократизмом, он знал все и, казалось, обладал ключом от золотого замка фантазии.

Кроме того, лошади бежали так скоро, экипаж был так хорош!

Я хотела спросить, куда мы едем, но поняла, что это не мое дело.

Мы проехали Елисейские поля, миновали Триумфальную арку, вступили на большой Нейльский проспект. Вскоре я увидела старинный парк, усеянный теперь красивыми виллами – что я говорю? – замками.

Над самой Сеной, там, где стоял дворец покойного короля, лошади остановились перед небольшим отелем во вкусе Людовика XIII, затерянном среди зелени; плющ уже обвил все решетки.

Граф вышел из кареты и подал мне руку.

На крыльцо вышла экономка, женщина лет сорока.

– Граф обедает здесь? – спросила она.

– Да, – отвечал граф.

– Ночует?

– Не знаю.

Затем граф обратился ко мне с утонченной вежливостью:

– Я не знаю вашего имени, но это все равно для меня; я также не скажу вам своего – зачем знать его? Вам принадлежит этот дом, деревья, фонтан, верховая лошадь Мустафа, лодка на Сене, все находящееся в доме и кредит у Ворта на двадцать пять тысяч франков.