Книга Джошуа, страница 26 – Микита Франко

Его звали Егор: голубые глаза, золотые кудри, щеки с ямочками. Как будто из сказки. Я себя рядом с ним и чувствовал, как в сказке, пока он не обратил сказку в кошмар.

Те две недели, что был влюблен, остались в моей памяти единственными, когда я радостно бежал на дзюдо без напоминаний. Обычно мне не нравилось. Меня все побеждали, потому что я был слабым и пугливым: если видел, что на меня идёт соперник, просто отбегал в сторону. Маму это раздражало. Для неё не существовало ни страха, ни последних мест. Она с детства выигрывала, привыкла быть первой во всем: у неё золотая медаль, красный диплом, должность судьи. Она никогда не ставила себе других целей — от меня требовала такой же преданности делу. А я драки не любил.

Во время одного из боев произошла неприятная ситуация. Мы стояли в паре с Егором, он положил меня на маты, навалился сверху, и это случилось. Ну… эрекция. Я, конечно, ничего такого не хотел, и сам испугался. Почувствовал себя больным какой-то отвратительной, неприятной болезнью, которую невозможно скрыть, её видят все, и, поморщившись, отворачиваются, как от гнилостного запаха.

Но тогда её видел только Егор. Чувствовал между нашими телами. Он мог бы её скрыть, мог бы обернуть неловкий момент в шутку, решить, что ему показалось, в конце концов, но он отпрянул, вскочил на ноги и заорал:

— Фу, у него стояк!

Все на меня посмотрели. Конечно, они его не увидели через кимоно— у меня был не настолько гигантский член в двенадцать лет, чтобы просматриваться со всех сторон, — но поверили Егору. Дальше, как по нарастающей, неловкие смешки переросли в ржач, а глупые шутки в оскорбления. Тренер вмешался. Сказал, чтобы все заткнулись, и продолжил тренировку. Мне сказал выйти и «привести себя в порядок», но мне было так стыдно, что оставшийся час я провел в туалете: казалось невозможным вернуться, встать с кем-то в пару, продолжить бой. А если это снова повторится? Теперь я боялся.

Я вернулся в зал, когда занятие уже закончилось и другие дети ушли. Подобрал пояс — он отвязался во время боя, — и хотел уйти в раздевалку, но Александр Юрьевич, наш тренер, меня остановил. Похлопал по плечу и сказал, чтобы я не парился. Сказал, что это такой возраст, первое время будет «вставать на всё подряд», мол, это даже не значит, что я гей. Меня это утешило. Александр Юрьевич иногда выглядел очень хорошим человеком.

Я замолкаю, но Алия смотрит так, как будто я должен продолжать. Не знаю, чего она ждёт. Она хотела поговорить о дзюдо, я рассказал всё, что считал важным. Там я понял, что я — гей, а люди — сволочи. Остальное неважно.

Но она продолжает смотреть, и я спрашиваю:

— Что?..

— А иногда он не выглядел хорошим человеком? — не понимаю, почему она так любит цепляться к словам.

То есть, понимаю: это её работа. Но, может, ей лучше спрашивать обо мне, а не о других? Это же моя терапия.

Иду у неё на поводу, потому что она вроде как рулит сессией.

— Иногда не выглядел, — соглашаюсь. — Он бывший военный. Наверняка был в Афгане или Чечне. Вы же знаете, как это бывает: раз на раз не приходится.

— Что это значит — раз на раз не приходится?

— Ну, иногда он бывал злым без причины. Срывался.

На следующей тренировке он попросил меня задержаться после занятия. Я остался. Он подождал, пока все уйдут, а потом просил: