Книга Джошуа, страница 23 – Микита Франко

Я притворяюсь ребенком, он притворяется ребенком. Мне хватает ума писать с ошибками, ему — нет. Кретин. Я чувствую разочарование, когда жертва примитивна: никакой настоящий ребёнок на него не повелся бы. Фасолькин, блин.

Пишу:

«у кинотеатра мама может спалить она щяс по городу 😒 жди у скамейки кароче я найду ПОКА»

Собравшись, иду к сейфу — он держит его в шкафу, маскирует занавешенной одеждой. Я больше месяца подбирал код, комбинируя между собой разные числа, но так и не угадал. Потом, освоившись в сознании, подглядел: 10032018

Думаю, это дата.

Открыв сейф, забираю из него пистолет и патроны. Ампулы, шприцы и перчатки складываю в рюкзак.

Мы встречаемся в «Сосновому бору». Это парк, не лес, но вокруг естественный лесной массив. Камеры расположены только на центральной дорожке и детских площадках, я специально прошу его припарковаться со стороны заболоченного водоёма: он находится в противоположной части от главного входа, не просматривается на камерах, а главное — малоинтересен посетителям.В утро буднего дня там никого не бывает. Иногда случайно забредают собачники, но мы с ними пока не сталкивались. Это хорошо: мне бы не хотелось убивать собаку.

В парке открытая местность — ни заборов, ни ограждений. С насыпи я осматриваю окрестности — нет ли кого в округе? Вижу только его: он сидит на покосившейся скамейке, сколоченной из бревен, как и договаривались. Толстый, лысеющий, несуразный. На светлой рубашке, на спине, разрастается мокрое пятно от пота. Меня передергивает от отвращения, и я сжимаю пистолет в кармане толстовки.

Сбегаю вниз, под ногами шуршит подмерзшая трава (ночью было холодно), он оборачивается в мою сторону. Я вытаскиваю пистолет, направляю на него, он вскакивает и замирает в полуприсяде.

— Ни слова не произноси, понял? — предупреждаю я. — Ни слова. Только вякни и я выстрелю.

Небрежно бью по кнопке сброса под рукояткой, вытаскиваю магазин с патронами, демонстрирую Фасолькину: заряжен. Потом задвигаю магазин на место и показываю дулом: иди вперед. Он идёт, а я командую сзади, держа его на мушке:

— Вверх. По насыпи. Карабкайся, жирдяй.

Не без удовольствия наблюдаю, как подошвы его мокасин скользят по земле, он съезжает обратно, а потом, в страхе, снова пробует забраться наверх.

— Иди к своей машине, — следую за ним по пятам. — Открывай и садись на место водителя.

Когда мы оказываемся наверху, я замечаю, какой он взмокший — потный от напряжения и страха. Пот течет по лицу и смешивается со слезами. Осматриваю его с головы до ног. Огромная туша. Представляю, как жир заполнит всю комнату, если его распилить.

Поедем на речку.

У него старая Нива, салон вонючий: смесь запаха тела, бензина и приторной сладости. На зеркале висит оранжевая ёлочка и воняет, как освежитель воздуха в туалете. Я сажусь на пассажирское кресло рядом, держать дуло у башки становится невозможным, поэтому опускаю его к паху. Обещаю:

— Прострелю бубенчики, если дернешься, попытаешься схватить за руку или напасть на меня. Я убедительно звучу? — смотрю ему в глаза, пока не дожидаюсь кивка.

Командую, чтобы заводил мотор и ехал прямо, пока не скажу, где свернуть. Мы едем, обе руки держу на рукоятке, так удобней. Молчание в салоне становится гнетущим, Фасолькин дышит, как паровоз. Говорю ему: