Книга Джошуа, страница 24 – Микита Франко

— Расскажи хоть что-нибудь.

Он начинает рыдать.Тычу ему дулом в член, напоминая:

— Не реви! Люди снаружи должны видеть, что ты счастлив ехать со мной, а ты плачешь. Завязывай, а то придется сделать тебе больно.

Он затихает, рыдания становятся сдавленными.

Я говорю ему ехать за город, к правому притоку Мензы — туда нас с Димой возил отец. Местность безлюдная, рыбаки бывают только ранним утром. Смотрю на часы: должно быть, уже разошлись.

Перед проспектом Гоголя командую сворачивать через двойную сплошную к Кривенко — я опасаюсь улиц с камерами, лучше не рисковать, — и слышу за спиной гудок ДПСников. Твою мать, откуда они взялись?

Смотрю на Фасолькина. Он смотрит на меня и в глазах появляется надежда. Напоминаю ему:

— Лучше помалкивай. У меня есть на тебя всё. Сдашь меня — я сдам тебя. Понял?

Дожидаюсь кивка. В зеркале заднего вида замечаю приближение светоотражающего жилета, сую пистолет в карман толстовки и разрешаю опустить окошко.

Большущая харя, очень похожая на харю Фасолькина, опускается на один уровень с нами и представляется лейтенантом Карповым. Говорит, мы пересекли двойную сплошную — а то я не знаю.

Потом спрашивает, усмехаясь:

— Документики ваши можно глянуть?

Фасолькин в отчаянии смотрит на меня, я качаю головой: не показывай.

Приподнимаюсь, вытаскиваю из заднего кармана джинсов паспорт и прокурорское удостоверение (всегда беру с собой на всякий случай), удостоверение кладу сверху на паспорт и передаю лейтенантику. Ухмылка сползает с лица, когда он видит корочку с надписью «Прокуратура».

— Не заметили, что там сплошная, — вежливо объясняю. — Такие документы подойдут?

Подойдут. Он открывает удостоверение, потом паспорт. Возвращает мне их обратно, отдает честь и извиняется.

— Не признал, — говорит он с нервным смешком.

Я не смотрю на него, с безразличием вскидываю брови, убирая документы обратно в карман.

— Так будьте внимательней.

Велю закрывать окно, мы уезжаем. Фасолькин даже не пикнул, молодец. Вытаскиваю пистолет, снова подношу к паху и не без кичливости сообщаю:

— Видел, да? Я — прокурор. Понтий Пилат нахрен. Так что ты в надежных руках закона.

Он ничего не отвечает. Мы находимся рядом вот уже тридцать две минуты, а он за всё время не произнёс ни слова. Снова становится тихо, мне тяжело это выдерживать. Прошу его:

— Музыку что ливключи.

Тогда он, наконец, открывает рот:

— А?..

Киваю на магнитолу.

— Включи музыку. У меня руки заняты.

Он нажимает кнопку Плей и в салоне начинает играть «Стиль собачки». Потап и Настя. Я смеюсь:

— Такое ты слушаешь, значит?

Он молчит. Сам выбрал музыкальное сопровождение к своей смерти.

Мы сворачиваем на проселочную дорогу: трасса снабжена камерами, я туда не суюсь. Долго едем, прежде чем лес вокруг начинает густеть, отделяя нас от города. Когда замечаю между деревьями водную гладь, оживаю, и командую Фасолькину повернуть к реке.

По шуршащему песку съезжаем к дикому пляжу, заросшему полынью и крапивой. Пока едем, я осматриваюсь: ни нудистов, ни рыбаков, ни заблудившихся бродяг. К этому моменту я нахожусь рядом с Фасолькиным больше часа, я уже устал от его запаха, его вида, его трясущихся рук на руле. Я говорю ему остановиться. Склон покатый, идёт к воде, и он дергает коробку передач, чтобы зафиксировать машину.

Мне хочется быстрее с ним расправиться, и я, помедлив, убираю пистолет. Слышу, как по радио играет Юмор FM, рассказывают анекдоты. Фасолькин в панике смотрит, как я тянусь к рюкзаку, и мне приходится успокаивающе мурлыкать: