Книга Эта башня во мне, страница 91 – Надежда Ожигина

А по этому длинноволосому видно: разбирается в цветах и оттенках. Отличает кремовый от лососевого. Руку целует, галантная крыса, с таким видом, что хочется в морду дать. Запросто, по-плебейски. Чтобы знал, кому кланяться, недобиток.

Но главное – Соф. Она светится. Улыбается, беззаботно щебечет, будто снова провалилась в период «до» – так она шутит с музыкальным уклоном. До Октябрьской революции и победы пролетариата! Она счастлива, и хочется застрелиться. Предварительно убив ее и его. И положив всю вокзальную публику очередью из пулемета «Максим», как ненужных свидетелей. Так больно и стыдно за эти мысли, что горло саднит от воя, зажатого накрепко челюстями.

Нельзя срываться, капитан Самойлов. Ты не бандит, ты кромешник. Перед тобой – враг народа, испод, посмевший дерзко пялить глаза. Устранить его, всего-то делов!

Впрочем, когда черный франт повел Софи к выходу из вокзала и барским жестом подозвал авто… Я осознал в полной мере, что взять его будет непросто.

Черный ЗИС-101, сверкая глянцем, мягко подкатил к хозяину. Личный водитель вылетел, что пробка из взболтанной бутылки шампанского, чтобы открыть дверь перед дамой. Кстати, и шампанское там нашлось, в корзинке для пикника. Вкусно пахнуло сдобой от теплого, прямо из печки, багета, длинного, как любит Софи, с ароматной хрустящей корочкой. А значит, были в проклятой корзинке и сыр с плесенью, и икра. И какая-нибудь редкая ягода. Сволочь!

То, что мне давалось потом и кровью, все эти тонкости этикета и расшаркиваний по ковру – под ее чудачества и привычки, – этот гад провернул с такой легкостью, с какой уличный катала гоняет шары.

Чувствуется: одного с ней круга. Что ж, господин из Парижа, круги нынче уже не те! Извольте соответствовать новым реалиям!

Пока истекал кровавой слюной из-за прокушенного языка, ЗИС уехал, оставив меня в одиночестве. Но уже через час я знал, что имею дело с орденом Субаш, наводившим ужас на всю Москву.

Григорий Андреевич Воронцов. Это имя заставляет задуматься. Отключить все чувства, в том числе жажду мести. Выстроить идеальный план, холодный, как смертоносное лезвие, – устранения конкурента в частности и целого ордена при оптимальном раскладе. Я не дворянин, не музыкант, натура не утонченная. Зато упертый дворовый пес, волкодав эпохи террора. И за свое буду грызть клыками, драть когтями и упиваться кровью.

У Воронцова есть слабое место. Безусловная болевая точка.

У точки имеется конкретное имя. Тамара. Томочка. Тами.

Десятка, центр мишени.

Снимай с предохранителя, целься, пли!

Я едва не проехала Универ, перелистывая дневник Самойлова.

Вот так, из-за ревнивого гада, разрушились судьбы и сломались жизни. Его присутствие в моей башне все сильнее действовало на нервы. Как будто мало мне стука костей и клацанья челюстей по ночам! Осознавать, что в соседней комнате скрипит не злосчастный влюбленный, застрелившийся от неизбывного горя, придавившего могильной плитой, а предатель, сволочь и крыса… Перебор, даже для моей души, всегда готовой оплакать гадских гадин вроде Элен.

Или все-таки я изменилась? Стала жестче, сильнее, спокойнее? Что говорится, сменила тональность?

Собираясь на Воробьевы горы, довольно долго топталась у зеркала, изучая себя так и эдак. Удивительное событие: мне понравилось! Этомагия со-здания так подействовала? Мне добавили десятку к очарованию вместе с прокачкой других скиллов? Или развеялось влияние лярвы, наложившей заклятие «серой мыши»? Элен так хотелось, чтоб подругу детства не заметили, не полюбили, упаси Изнанка, не взяли замуж! Оставили лакомый кусочек в заначке, тот заветный сказочный леденец, что можно тайком облизывать.