Книга Эта башня во мне, страница 88 – Надежда Ожигина

Белые костяшки тронули клавиши. Мерзкий звук, до зубовного скрежета, от отвращения – мурашки по телу. До чего неприятная штука – жизнь!

А ведь четверть часа назад за роялем сидел длинноволосый красавец, играл для меня, задавал вопросы. Откровенно насиловал музыкой. И как хорошо мы звучали вместе!

Самойлов вновь шибанул по клавишам, уже не пальцами, кулаком. Я подошла, игнорируя маузер, чтоб отогнать от рояля. И попалась в ловушку самоубийцы, в остаточное заклятье, наведенное совокупностью факторов: оружием, кровью, костями и звуками. Провалилась в последнее воспоминание.

– Воронцов, как вы сюда попали?

Здесь, в тайной квартире под шпилем, истинный глава ордена Субаш смотрелся дико и неуместно.

Голый по пояс Григ, покрытый татуировками перьев, криво усмехнулся в ответ:

– Прилетел. Не ждали, Самойлов? Я как-то тоже на вас не рассчитывал. А впрочем… Может, и к лучшему. Сдайте архивы ордена, как пишут у вас в протоколах, на добровольной основе. Все, что выкрали из Сухаревой башни.

– Изъял, – поправил Самойлов, упрямо держась этой версии. – Конфисковал у врага народа на пользу отечества и революции.

Он по-прежнему сидел на стуле рядом с белым роялем. Он всегда здесь сидел, когда играла Софи, восторженно следя за нежными пальцами, ласкавшими черно-белые клавиши. Весь наш мир, – говорила она, – бесконечная нотная запись. Нет Изнанки, и нет Лица, только клавиши, черные, белые, а в переплетении света и тьмы рождается мелодия мира! Мир соткан из песни, но об этом забыли…

Ее голос еще звучал в этой студии, слышались аккорды последней элегии, вдумчивые и тягучие, такие печальные, что сердце стыло. Софочка сама ее сочинила, предчувствуя их разлуку, невероятная женщина, с которой Самойлова свела судьба. Он помнил миг их случайной встречи, спаливший реальность в пламени страсти. И свое потрясение в тот момент, когда понял, что ей не семнадцать, а без малого сто двадцать пять… Как ошеломил Сергея тот факт, что женщина, предначертанная кем-то свыше, была создана задолго до его рождения, ждала суженного и дождалась! Почему все закончилось так страшно и глупо?

Самойлов вскинул голову, посмотрел на Грига.

Во взгляде проявилась смоляная ненависть.

Архив тебе подавай?!

– Очнулись от вселенской скорби? Как мило, – голос Грига был спокоен и холоден. Каждое слово сочилось издевкой и вызывало спазм. – Я пришел за архивом ордена Субаш, который вы утаили от этой своей революции.

– Убирайся! – рявкнул Самойлов, выхватывая маузер из кобуры. – Как ты проник за периметр? Я приказал никого не пускать, особенно тебя, проклятый убийца!

– Убийца? – расхохотался Григ. – Это ваша версия, командор? Блаженны верующие глупцы, но самообман – страшный грех. Впрочем, это защитный рефлекс, спасающий мозг от разрушения. Не бойтесь, я помогу. В финале этой случайной пьесы.

Григ иронизировал и насмехался, но в глазах полыхал тот же костер, что сжигал изнутри Самойлова. Чистая, горячая ненависть. Сбежавший из ссылки испод, которого командор кромешников приговорил гнить в Сибири до скончания дней. Наследник великого ордена, утратившего мощь и силу. Григ полосовал Самойлова взглядом, точно саблей рубил наотмашь.

Что-то изменилось в опальном исподе, что-то новое проявилось в нем, опасное, неизведанное, будто в сибирской мерзлой земле он не утратил остатки магии, а отыскал новый источник. Вместо того чтобы сгинуть, Григорий Воронцов подавлял сырой мощью, испугавшей Самойлова в роковую минуту.