Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 35 – Арсен Гуссе

– Он, по крайней мере, не свел свою мать в могилу! – проговорил капитан.

Шарль Флерио стал припоминать прошлое; до встречи с Мари Леблан в Версале он вел жизнь честного человека.

И эта женщина с ангельскими чертами лица повергла его в ад; он жил лишь одной любовью к ней, любовью как будто ниспосланною в виде наказания за дурное дело.

И, однако же, капитан не мог изгнать из мыслей прелестный образ, вводивший всех в заблуждение; он думал о первых радостях своего сердца, когда Мари дарила его очаровательной улыбкой; вспоминал о блаженстве,какое испытывал, когда она шаловливо падала в его объятия. И невольно представлялся ему вопрос: неужели в любви могут заключаться все преступления и отчаяние?

Произнеся имя матери, капитан, к своему удивлению, произнес и имя Мари. Без сомнения, изменяла ему не супруга, но та молодая девушка, образ которой он лелеял в своих мечтах; напрасно, однако, старался он отделять молодую девушку от женщины – разве не были обе они одним и тем же созданием?

Капитан хорошо это понимал, ибо сердился на самого себя за все свои низости; он задавал себе вопрос, не есть ли любовь безумие, не уничтожает ли страсть все прочие чувства в сердце, неужели мужчина, предавшись любви телом и душой, не сознает более своих поступков.

Он бил себя в грудь и в лоб. Смертельный враг, увидев его в эту минуту, пришел бы в содрогание, протянул бы ему руку; на всем свете не было человека несчастнее капитана.

Кто не почувствовал бы сострадания к человеку, который всегда свято хранил свято свое имя и честь, который терпит разом все муки и все скорби, и нет никого, кто бы его утешил!

– Стоило же уцелеть в трех или четырех битвах, где я мог бы славно умереть! – сказал он с горькой улыбкой.

Капитан хотел захватить свою жену у графа д’Эмбрена и покончить с ней трагически. Он убьет графа, убьет жену, убьет самого себя.

– Нет. Подобный мне человек не убивает женщин.

Кроме того, он чувствовал, что взгляд прекрасных глаз Мари обезоружит его, как бы ни был силен его гнев.

Он всегда подчинялся влиянию этой женщины и никак не мог избавиться от него – он, не знавший страха, бившийся один против десятерых, он, о ком в дневном приказе было сказано: «Капитан Флерио дрался как лев». Да, он стал влюбленным львом, без когтей и зубов, покорным той, которая остригла ему когти и вырвала зубы. Это своего рода проклятие.

Он упал в кресло перед угасшим камином, не зная, что делать.

Рассвело; свеча еще горела, когда госпожа Флерио отворила дверь. Он узнал ее по шелесту платья, но не повернул головы.

– Это ты? – сказала Мари.

Горничная не осмелилась ее предупредить.

Он ничего не отвечал.

Мари поняла, что он прочитал записку графа д’Эмбрена, но принадлежала к числу тех женщин, которые не скоро признают себя побежденными.

– Представь себе, – продолжала она, подходя к мужу, – мне снилось, что ты возвратишься сегодня утром. Я только говорю «снилось», в сущности же я не смыкала глаз во всю ночь.

Капитан готов был ее убить.

Она не умолкала:

– Я провела все время у постели одной своей приятельницы, лежащей при смерти, и, как видишь, не раздевалась… Бедная женщина! Не оправится. Ну что ж? Ты так и не скажешь мне ни слова?

– Нет, – выдохнул капитан, не хотевший говорить даже и это слово.