Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 267 – Арсен Гуссе

– Будем надеяться, что ее принесут мне из префектуры полиции.

– Какого вы мнения о князе Эндерберге?

– Я считаю его прелестным князем, о котором говорили много хорошего и дурного, как обо всех иностранцах и иностранках. Он вернулся в Париж, значит, его оклеветали.

Англичанка наскоро прочитала оба письма.

– Да, – сказала она, – все это очень правдоподобно. Нельзя сочинить писем вроде письма Подсолнечника.

В тот же вечер князь Эндерберг приехал к американке.

Она спала и не хотела его принять, но желание получить обратно свою серьгу взяло верх.

Князь с поклоном подал ей небольшой ящичек из саксонского фарфора, в котором лежала ее серьга, обернутая ватой.

– Наконец я добыл эту драгоценность. Мне казалось, что в течение нескольких дней я играл роль Ласуша в палерояльской комедии. Во все это время я не мог заснуть от беспокойства.

– Я, напротив, не лишилась сна, – ответила американка ласково, – и ваш звонок разбудил меня.

Американка вынула серьгу и, бросив проницательный взгляд на князя, продолжала:

– Я лишилась также другой серьги и должна бы сердиться на вас, потому что во всем виноваты вы один.

– Что это значит?

Князь, по-видимому, ничего не понимал и просил рассказать историю с другой серьгой, как будто не знал ее.

– В таком случае мой долг – возвратить вам эту серьгу, если она не отыщется; потрудитесь съездить к Моина и заменить ее другой, такой же, моя обязанность рассчитаться с этим ювелиром, с которым к тому же есть у меня счеты.

– Ни за что!

Князь настаивал:

– Подумайте, что одна улыбка ваших глаз, этих бесценных алмазов, наградит меня сторицей. А зубы! Самые лучшие в мире жемчужины.

Американка улыбнулась, чтобы лучше показать зубы и глаза.

– Вы смеетесь надо мной, князь, как еще не скажете, что мои плечи – паросский мрамор, а волосы – черное дерево.

– Я не смеюсь, потому что не скептик, а воплощенная страсть и энтузиазм. Поэтому, увидев вас, я с первой же минуты влюбился до безумия.

– Очень может быть, потому что в Париже любовь вырастает в сердце, как грибы, но ведь многие грибы ядовиты. Не говорите мне о любви, я ее боюсь. Притом я никогда не вверила бы вам своего сердца, вы потеряете его с этими девицами.

– Можете ли вы так думать обо мне? – сказал князь с выражением страсти. – Я провел бы у ваших ног всю жизнь, если бы имел право любить вас. Я приходил к вам в ложу как по приказанию императрицы, так и по приказанию своего сердца. Вы одна из тех, которых любят прежде, чем узнают.

При этих словах, старых в Европе и новых для Нового Света, американка позвонила и велела подать чай.

Князь понял, что завоевал право пребывания в этом доме.

Счастье – следовало бы сказать – серьга, не приходит одно.

На другой день утром полицейский комиссарпросил позволения видеться с американкой.

Она поняла, что, вероятно, речь будет о другой серьге, и потому поспешила одеться и принять комиссара, который обратился к ней со следующими словами:

– Одна особа, желающая скрыть свое имя, просила меня передать вам потерянную серьгу.

– Покорно благодарю, – отвечала американка, – но позвольте сказать вам, что я не теряла этой серьги, ее взяли у меня. Человек, осмелившийся назваться секретарем префекта полиции…

– Да, я знаю всю историю. Тут есть какая-то тайна. Быть может, простая шутка. Но, как бы то ни было, вот ваша серьга. В префектуре уже известно, что вчера вы получили другую от князя Эндерберга.