Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 233 – Арсен Гуссе

– Как будто их у меня мало!

Жанна расстегнула ожерелье.

– Как жаль, – сказал герцог, – ему так хорошо у вас! Как оно теперь будет скучать у меня!

Хотя герцог говорил это с чувством, однако Жанна заметила насмешливость в его глазах.

– Будьте откровенны, – сказала она, – сознайтесь, что вы довольны возвращением жемчуга; он странствовал по свету, так что можно было подумать, будто он не вернется. Я знаю многих молодых девушек, которые не принесли бы его обратно.

Герцог скрыл как намерения, так и чувства, объявив, что Жанна угадала его тайную мысль: он несколько тревожился, надев ожерелье на шею д’Армальяк, хотя и убеждал себя, что оно не подвергается никакой опасности. Притом его восторженность несколько ослабела,верно потому, что была слишком жива, вследствие чего герцог рад получить жемчуг обратно.

Но по духу противоречия Жанна захотела во что бы то ни стало снова обладать жемчугом, не желая, однако, ясно высказать того. Как действовать, чтобы герцог сам предложил ей взять жемчуг?

Она начала с того, что сделала вид, будто уезжает домой.

В этот самый день герцог обещал приехать в клуб играть в карты. Он предложил Жанне отпустить фиакр и довезти ее домой в своей карете.

Жанне не следовало оказывать эту милость герцогу после того, как он взял назад ожерелье.

Она притворилась очень грустной, но сохранила восхитительную улыбку.

Герцог заметил, что ее лицо омрачилось.

– Расскажите мне о вашем горе, – сказал он.

– Я тогда только горюю, когда приезжаю сюда.

– Вы смеетесь надо мной.

– Нет, но меня раздражает знакомство с подобным вам человеком, которого рвут на клочки все женщины в Париже. Нельзя не любить вас, нельзя отказаться от удовольствия видеть вас часто, но ваш дом постоянно полон, я не говорю уже о сердце.

– Мое сердце всегда пусто и оправдывает слова мудреца: «Женщина горше смерти». В Мадриде и в Париже я злоупотреблял своим титулом и состоянием, чтобы торжествовать над модными женщинами, но тщетно открывал свои объятия – в них всегда оказывался только призрак. Любя одну женщину, наслаждаешься большей любовью, нежели тот, кто обладает многими. Однако мало того, что сам любишь; нужно, чтобы и тебя любили. Станем говорить откровенно: любили вы когда-нибудь?

Жанна, по-видимому, старалась припомнить.

– Да, – сказала она, подавляя вздох, – я любила мать, куклу и ваше жемчужное ожерелье.

Герцог стал также грустен; он раскрыл шубу Жанны и, взглянув ей на грудь, прошептал:

– Бедный жемчуг!

Жанна поспешила запахнуть шубу. Она стояла у дверей в гостиную, где ее встретил герцог, собиравшийся выехать.

– Войдите же, – сказал он Жанне, взяв ее за руку и направляясь к гостиной, но твердо решившись отвезти ее домой по первому ее требованию.

Жанна сняла перчатки, чтобы расстегнуть ожерелье; герцог еще не успел надеть своих. Поэтому, когда он коснулся пальцев Жанны, оба они вздрогнули, и герцог решился прильнуть губами к тому месту, где был жемчуг.

Жанна вспыхнула, но, желая достичь цели, рассердилась только наполовину.

– Отлично, – сказала она, – этот поцелуй стоит двух жемчужин.

– Правда, –отвечал герцог, – а я взял все ожерелье, не отдав вашей доли! Сколько помнится, теперь вам принадлежит семь или восемь жемчужин.

Жанна была в восхищении, что напомнила герцогу его условие.

– Вы плохой счетчик, – упрекнула она, считая по пальцам, – во второе мое посещение мы остановились на третьем поцелуе; у министра вы, нагнувшись около буфета, поцеловали мои волосы; через три дня, у герцогини, вы поцеловали мне руку выше перчатки; вальсируя у госпожи Трамон, вы дважды поцеловали меня при всех в последнем котильоне…