Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 230 – Арсен Гуссе

Излагая этот парадокс, фавн не терял времени: он овладел другой рукой княгини и снял с нее перчатку; широкий рукав позволял ему видеть руку выше локтя.

– Какая белизна! – сказал он как бы мимоходом, и поцеловал ей руку выше локтя.

– Точка с запятой, – проговорила княгиня.

Но историк уже вернулся к Греции. Одному Богу известно, с каким искусством он выводил тогда на сцену богов и полубогов.

Он говорил до того увлекательно, что княгиня не заметила, как он декольтировал ее руку.

Она невольно созналась, что фавн был великий виртуоз, принимавший вид, будто все его внимание обращено исключительно на предмет разговора. Глаза его горели, а руки разливали магнетизм.

Вдруг он прервал свое изложение и заговорил о руках и ножках княгини; но та снова вернула его к Греции, сказав, что не хочет пропустить этого единственного случая постигнутьдревнюю историю.

Фавн спросил, была ли она в Аттике, и, получив на свой вопрос отрицательный ответ, принялся описывать ей эту страну. Не имея под рукой ни бумаги, ни карандаша, он стал пальцем чертить карту Греции на платье княгини.

Княгиня не сомневалась больше в глубоких познаниях фавна и подчинилась обаянию его красноречия. Она хотела рассмеяться и не могла. Поэтому фавн, достигнув известного места в своем рассказе, заметил ей:

– Вы не смеетесь, следовательно, обезоружены.

Княгиня не высказала, что его красноречие очаровало ее, но внутренне сознавала, что приятным образом надевает оковы из роз. Он парализовал ее волю и влил страсть в ее сердце.

Фавн сделал отступление под предлогом необходимости коснуться Сафо и Фаона ^[87].

– Любовь, – говорил он, – великая задача жизни. Ее разрабатывали олимпийские боги; и ее же указывает нам природа. Просто идя по траве, вы уничтожаете бесчисленное множество брачных лож. Отвергнув любовь, становятся сумасшедшими, подобно Паскалю или Декарту. Декарт видел круговорот, Паскаль – пропасть.

– А вы любите женщину? – спросила княгиня.

Фавн поцеловал ее волосы:

– Любить – значит позлатить горизонт, взять свою долю бесконечности. Любить – значит взирать с высоты, пренебречь ребяческой суетой жизни, сделать первый шаг к бессмертию.

И, развивая эту тему, фавн без труда доказал, что для приобретения блаженства необходимо быть влюбленным. Тщетно княгиня пробовала смеяться над ним, она была наполовину покорена. Сперва она неохотно прикоснулась к кубку страсти, но потом мало-помалу подчинилась упоению.

Когда драматург не осмеливается прямо подступить к главной сцене, тогда переносит ее за кулисы, что весьма удобно для него. Я следую примеру Расина: он не показывает вам катастрофы с Ипполитом ^[88], но передает рассказ о ней устами Терамена; так точно и я удовольствуюсь, сказав, что когда на другой день встретились мои герои, княгиня громко сказала многим своим знакомым: «Если вы забыли историю и географию, то советую вам взять у него несколько уроков».

Фавн надеялся, что княгиня будет продолжать брать у него уроки, и рассчитывал изложить ей историю Италии, но княгиня была непоследовательна в своих мыслях: через неделю она забыла фавна, который, в свою очередь, забыл ее. Теперь, встречаясь с ним в обществе, она просит представить его:

– Хотяя вас не знаю, но отдаю полную справедливость, полагаясь на слова одной из моих приятельниц, которая сказывала мне о вас много дурного.