Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 195 – Арсен Гуссе

Роберт серьезно спрашивал себя, влюблен ли он в Матильду?

Прекрасная тряпичница потупила глаза и, казалось, задавала себе тот же вопрос.

– Письмо! – сказала она вдруг.

Роберт и госпожа Радегонд, ничего не понимая, повернулись с любопытством к Матильде.

– Да, письмо, которое я нашла в кармане платья. – Она еще не решалась сказать: моего платья. – Запечатанное письмо, – продолжала Матильда, – посмотрите!

Она подала письмо Роберту.

– О-о! – сказал он. – Голубой сургуч и печать с графской короной.

– Я вижу, что это такое, – заметила госпожа Радегонд.

– Разве вы сомнамбула, что видите?

– Нужно быть не сомнамбулой, а сметливой, чтобы понять, как попало это письмо в карман платья. Княгиня не стала его читать, зная наперед содержание.

– Да вы-то как это знаете?

Матильда с удивлением смотрела на них, как будто они говорили на непонятном для нее языке.

– Так как это письмо запечатано графской печатью, – продолжала торговка, – то, очевидно, не могло быть написано герцогом.

– Любовное письмо всегда можно прочитать, – сказал Роберт.

– Исключая тот случай, когда знаешь содержание.

– Этого знать нельзя, потому что любовь не предвидит даже завтрашних событий.

– Не предвидят только незнающие.

Роберт перевернул письмо и прочел адрес:

– Как приятно пахнет это письмо, – сказала Матильда Роберту.

– Точно мед, так и хочется съесть.

– А какая бумага! – Госпожа Радегонд взяла письмо в свою очередь. – Точно пергамент. Английская бумага. Милые мои, все хорошее идет оттуда: спросите об этом Кору Пирль^[70].

– Ну нет, потому что она не осталась там.

– Иногда моя корзинка бывала полна писем, – вспомнила Матильда, оживляясь, – они служили мне вместо романов, я читала с увлечением, если встречала любовные, но только те, которые написаны благовоспитанными людьми. К несчастью, мне попадались лишь клочки.

– Готова биться об заклад, – сказала госпожа Радегонд, – что это письмо к княгине пламенное.

– Отчего же не может быть оно от графини?

– Полноте, почерк не женский, а мужской – и притом почерк влюбленного. Я знаю в этом толк, ибо в свое время вдоволь получала писем.

– Это преглупый почерк, – сказал Роберт.

– Размашистый, – заметила госпожа Радегонд.

– Разумеется, так не писали ни Дон Жуан, ни Ловелас, – усмехнулся Роберт, – потому-то, вероятно, письмо и осталось нераспечатанным.

Госпожа Радегонд высказала предположение, что княгиня, быть может, получила письмо в ту минуту, когда вошел муж или приехал кто-нибудь с визитом, и спрятала в карман, позабыла, отдала платье горничной, а та в полной уверенности, что в кармане нет банковых билетов, продала платье, не обшарив его. Случай!

Затем госпожа Радегонд передала письмо Матильде, сказав:

– Милое дитя, прочтите его.

– Никогда, – ответила Матильда. – Мы не имеем права читать это письмо; нужно отнести его княгине.

Роберт поглядел на госпожу Радегонд, как будто хотел сказать: «Каково! Тряпичница, поднятая на улице, дает нам урок приличий». Действительно, без вмешательства Матильды вскрыли бы письмо, чтобы узнать тайну княгини.

– Что касается меня, – продолжила Матильда, – то я никогда не открывала того, что узнавала из разорванных писем. Я была любопытна, но не разглашала чужих тайн. Другой пищи для сердца я не имела.

Роберт с удивлением смотрел на Матильду и думал, что та, которая искала подобной пищи для сердца, не могла быть дурной женщиной.