Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 138 – Арсен Гуссе

– Но не верьте им, – сказал я маркизу, – атеизм – фальшивая монета, принимаемая свободными мыслителями, но отвергаемая великими людьми, которые дают ей обязательный курс. Все они умрут в мире с Небом и, послужив, посмеются над вами.

Любя контрасты, маркиз предложил мне отправиться после упомянутого погребения к одной модной даме, которая живет на Фридландском проспекте и ежедневно угощает полдником отправляющихся в лес женщин.

– Вы не можете представить себе, как восхитительна эта болтовня певчих птичек. Они с шумом влетают в эту золотую клетку, чтобы навостритькоготки и клювы. Это примерное сражение ума и любви.

– Любезный друг, – отвечал я, – это, без сомнения, весьма приятное зрелище, но вы заставляете меня сводить весьма дурные знакомства. Поведай я о своих странствованиях по парижскому аду, немедленно заговорят, что я вожусь с дурными людьми.

– Вы помешались! Кто же такое скажет? Какой-нибудь ханжа в белом галстуке; мелкий реформатор, который утром проповедует мораль, но не говорит, куда ходит по вечерам; или же какой-нибудь писака, набивший себе голову так называемыми нравственными романами. Читали вы Горация?

– Читал ли? Не только читал, но даже переводил.

– Ну, Гораций – учитель древних и новейших людей. Не думаете ли вы, что он боялся куртизанок? Не должен ли он был знать коротко Барину, чтобы так искусно описать ее?

Мне казалось, что маркиз Сатана вызвал тень Барины, дивной красавицы, которой поклонялся Рим. Во времена Августа Барина была тем, чем была Фрина в век Перикла. Она держала открытый стол; в ее атриуме жужжала вся раззолоченная патрицианская молодежь; поэты и художники, ораторы и консулы, имперские принцы, все бывали у нее на поклоне. Это Пенелопа, которая, однако, не распускала ночью того, что успела наткать днем; но Пенелопа, хотя и царица, была лишь мелкой сошкой в сравнении с Бариной, которая прогуливалась в носилках по Вечному городу и не уступала дороги римским матронам. Наравне с самыми благородными фамилиями она имела свой дом в Эсквилеях, свое место в цирке и в театре. «Она приносит жертву богам, и Юпитер не поражает ее молнией; она завещает свое состояние Риму, и Рим не отказывается от наследства». Впрочем, Гораций называет эту особу вероломной, как волна, и опасной, как сирена. Но разве ее призванием не была измена, постоянная, вечная измена?

Итак, мне казалось, будто я вижу ее в развевающемся пеплуме, с золотой сеткой на голове, с целым богатством в виде ожерелий и браслетов. Не один прекрасный юноша целует серебряный ремень ее обуви; еще немного, и он останется прикован. Она мимоходом толкает Цезаря. Цезарь и Барина – два неукротимых создания. Их победоносные взгляды встречаются. Оба, герой и куртизанка, устроили резню на своем пути; но святотатственная Барина, быть может, меньше терзается укорами совести, нежели Цезарь. Если владыка потрясает древний мир, то Барина потрясает Рим. «Всеудается Барине, – говорит Гораций, – даже если преступает она клятву пеплом своей матери, молчаливой богиней луны, взирающими на нее звездами, всеми бессмертными богами».

И Гораций, обедающий у Барины, говорит всем будущим векам, что римская молодежь растет для нее. «Поэтому она вселяет страх. Мать трепещет за своих сыновей; скряга – за свои сокровища; при одном ее имени бледнеют юные супруги». Она раздувает бурю страстей, идет – и Рим не приходит в негодование; никто не осмеливается противостоять этой страшной и ослепительной судьбе; она до конца дней пребудет безнаказанной красавицей, ибо имя ее сохранилось в течение многих веков в одной из од Горация.