Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 137 – Арсен Гуссе

– Не станем рассуждать об этом, потому что я не желаю учиться философии в вашей школе. Имеете новые сведения о Жанне д’Армальяк?

– Вы хотите опередить события. Что сказать вам? Она смеется, чтобы уверить себя, что не плачет; но сердце ее осталось по-прежнему смертельным ее врагом. Мы скоро встретимся с нею, а в ожидании этого пойдем прогуляться.

Маркиз повел меня на погребение свободного мыслителя, которому от роду было три с половиной года. Один из наших великих людей говорил на могиле речь о гражданских и человеческих доблестях этого великого гражданина.

Идеями питаются точно так же, как питаются хлебом. Ум требует пищи. В настоящее время умственный хлеб смешан с большим количеством плевел. Что я говорю: плевел? К нему прибавляют теперь все ядовитые травы.

Мудрость Сократа окончилась цикутой; теперь с нее начинается умственная жизнь, и если ум не умирает в юности, то потому, что привыкает к яду.

Сократ говорил, что мудрость есть здравие души; сколько душ страждет теперь по вине политических шарлатанов, которые хотят устроить мир без религии, семейства и денег! Осуждают на каторгу фальшивомонетчиков; следовало бы назначать умственную каторгу фабрикантам ложных идей: давать атеистам библиотеки, в которых были бы одни атеистические книги, а коммунистам – библиотеки, составленные только из Бабёфа ^[55] и подобных ему; первые вскоре потребовали бы «Житие святых», а вторые – «Завещание кардинала Ришелье» ^[56].

Франция беднеет от фальшивой умственной монеты.

Великие писатели века Людовика XIV чеканили чистое золото; в XVIII веке прибавилимного лигатуры; теперь едва отличишь фальшивую монету: она стекается отовсюду, снизу и сверху, но преимущественно сверху. Редкий из современных умов не давал ей обязательного курса.

Где же черпать народу доверие, искать точки опоры, как не у высших, передовых умов? Вот почему все люди, которым вверяются умы, должны служить всегда примером Красоты, Блага и Истины.

Давно уже великие умы заискивают Популярности, которая пьянствует в кабаках за их здоровье. Кто, имея несколько гордое сердце и взглянув ей прямо в лицо, не пожелает Непопулярности, этой надменной красавицы, которая бежит мира вместе с Альцестом?

Любя народ, нужно обладать мужеством быть ему полезным и неприятным. Удовольствуйся Ламартин и Виктор Гюго лучшей областью, областью ума человеческого, какими бы дивными проповедниками они были в стихах и в прозе! Кто лучше говорил о Боге и людях, о величии долга, о милосердии, пожертвовании, о поэзии души? Какой бы дивной школой были их книги, если бы они не пристрастились к сиюминутной политике, тогда как должны бы бросить свой орлиный взгляд на политику вечную!

Тщетно проливали они великодушие и преданность на современные бедствия; далеко не смягчив, они только усилили их: Ламартин со всем красноречием жирондиста, Виктор Гюго со всей смелостью монтаньяра. Чего оба они хотели? Человечества, торжествующего над поработившими его предрассудками, как будто можно избавить человека от его болезней. Это непреложный закон; поэтому, кто проповедует жертвование, тот всегда ближе к истине, нежели проповедующий непокорность.

В XIX веке самые симпатичные люди переряжают свою личину. Чем больше у них дарований, тем больше отлынивают они от школы, чтобы поиграть в бесстрашие, непогрешимое бесстрашие и непогрешимость.