Книга Джошуа, страница 51 – Микита Франко

Мне так не нравится. Хочу свободы.

Когда возвращается его придурочный Владик, Дима шипит на меня: уйди. Я не знаю, как уйти. Говорю ему, что сам не рад, но куда мне деться из этого воспаленного мозга? Он говорит:

— Выйди из комнаты.

Я выхожу, но за пределами комнаты оказывается не комната, а спортивный зал: опять попадаю в замкнутое пространство нашего сознания. Мы неотделимы. Когда один из нас пытается скрыться от другого, он попадает сюда.

А здесь мне больше не нравится. Тут не так, как было раньше. На матах сидит изнасилованный ребенок: он теперь всё время здесь. Когда я захожу, он поворачивается в мою сторону, и смотрит-смотрит-смотрит, бесконечно, без перерыва. Всё время плачет, и всхлипывает, и шмыгает носом.

Я пробовал с ним разговаривать, но он не отвечает. Если на него наорать — он плачет еще сильнее. Если говорить спокойно — врубает дурачка.

Я спрашиваю:

— Ты откуда здесь?

Он говорит:

— Я всегда здесь был.

Это неправда. Я его раньше здесь не видел.

Не могу с ним в одном пространстве, поэтому ухожу, а в другом пространстве он там с ним! С Владиком. Сюсипуси разводят, аж тошнит.

Сижу с ними в гостиной, пока Влад, ужиная, рассказывает о прошедшем дне. Говорит, что защищает мать, убившую своего новорожденного ребёнка — послеродовой психоз не доказан, но будет пытаться давить на это. Адвокат, значит. Я одобрительно киваю Диме:

— Хорошая партия.

Он смотрит на меня. Молчит. Я сижу в другой части комнаты, далеко от Влада, и его гляделки со мной выглядят нелепо.

— Ты на что смотришь?

Я же говорю.

Он отворачивается, качает головой.

— Ни на что, — быстро переключается на разговор. — А что она сама говорит: почему она это сделала?

— Говорит, что не помнит. Но там странные показания у мужа…

Я смотрю, как он жует жареную картошку из своей тарелки, и гадаю, могу ли утянуть у него одну. Поднимаюсь с дивана,подхожу к столу, лезу в его тарелку. Забираю картофельный ломтик и возвращаюсь к дивану. Влад смотрит не на меня, на Диму, и, смеясь, отвечает:

— Ты же говорил, что не голодный.

Дима опять оборачивается на меня, хмурит брови — ну дурак, ну как это выглядит! Решил молчать, так хоть веди себя правдоподобно.

— Да на что ты смотришь?

Опять это резкое движение, дурацкое качание головой:

— Ни на что.

Это просто кошмар, какой он подозрительный. Он такой подозрительный, что его хочется подозревать, даже когда он ничего плохого не делает. Ему нельзя доверять убийства. Я бы даже ограбление бабульки ему не доверил.

Влад уходит на кухню, гремит там посудой, шумит чайником, и Дима шепчет мне:

— Ты можешь залезть обратно в мой мозг? Чтобы я не смотрел на тебя.

Напоминаю:

— Это наш мозг.

— Мой.

Он как ребёнок. Но я иду ему навстречу. Я уже понял, как это делается.

Выхожу из комнаты, оказываюсь в спортзале, бросаю взгляд на изнасилованного нюню-размазню на матах, встаю в теплый квадрат света на паркетном полу, поднимаю глаза к солнечным лучам. Сейчас мы соединимся. И станем разными сознаниями в одном теле.

«Получилось?» — слышу его голос в своей голове.

«Сам посмотри», — отвечаю я, и хватаю со стола вилку, чтобы воткнуть в нашу руку — было бы смешно. Но Дима уводит руку в сторону в последний момент.

У нас полный рассинхрон в движениях, когда мы вместе. Я делаю одно, он другое. Кому-то приходится остановиться, и каждый раз он думает, что это должен сделать я. А я думаю, что это должен сделать он. Хватает того, что я живу с Владиком — и без того слишком большие компромиссы во имя его унылой жизни.