Книга Дни нашей жизни, страница 107 – Микита Франко

– Тогда я пойду!

И потом скакал вокруг Славы, выпрашивая:

– Нарисуй мне тут радугу! А можно мне волосы покрасить? Я тоже хочу такой флаг!

Я наблюдал за этим, сидя на диване в своих черных джинсах, черных кедах и черной толстовке. Лев уточнил, помню ли я, что это не похороны, и после моего сдержанного «да» просто кивнул.

Думаю, я комично смотрелся рядом с ними, когда мы шлив центр города. Несколько раз родители сказали, что я могу не идти, если не хочу, а я вроде и не хотел, но все равно шел. Сам не знаю почему. Мысленно я объяснял себе это желанием поддержать отцов, но вряд ли мой траурный вид их бодрил.

В центре громко играла музыка из мощных динамиков, она оглушала и делала всех вокруг немыми. Люди толпой стояли вдоль дороги, неровным заборчиком, и чему-то радовались. Подходя, я видел, как по дороге едет разноцветный автобус, а с его крыши машут загорелые и хорошо сложенные парни и девушки («Как стадо мустангов», – подумал я, глядя на них), и, пока гремела музыка, они белозубо и открыто улыбались зрителям, размахивая радужными флажками.

Мне казалось, что это должно быть очень утомительно: вот так вот дурачиться, глохнуть от дурацкой музыки, позволять незнакомым людям пялиться на тебя, как в зоопарке, хлопать в ладоши и ни черта полезного не делать. А я никогда не любил бессмысленные занятия. Чего они все лыбятся? Повод какой-то есть, что ли? Никто никого не знает, а все друг другу лыбятся.

Мимо проехали еще несколько автобусов, проходили толпы разноцветных людей, несли огромные флаги, и все хлопали этому зрелищу в дурацком восторге. Потом неожиданно одетые люди кончились и на какой-то непонятной махине проехали мужчины в стрингах. Тоже радостные.

– Чему они радуются? – спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно. – Тому, что у них голая задница?

Среди зрителей я заметил одного такого же недовольного парня, как я сам.

Вернее, он был не недовольный, а нейтральный. И не улыбался по-дурацки непонятно чему, хотя тоже был весь в радужных цветах (с иронией я заметил, что в своем желании «по-радужному» выделиться все здесь в итоге выглядели одинаково). Мысленно я окрестил того парня «негейпарадным». Однако, когда по дороге двинулся строй из накачанных мужчин с обнаженными торсами, он вдруг тоже снял футболку и зачем-то им свистнул (видимо, в знак солидарности качков, потому что под футболкой и сам оказался таким же накачанным). Тогда я сразу решил, что он дурак и самое время в нем разочароваться.

Мимо нас прошла какая-то женщина с габитусом хабальной тетки и сказала:

– Нашли куда детей приводить!

Ну или что-то такое, я не очень понял, потому что это было на английском, и все же прочувствовал всю степень ее возмущения присутствием Вани.Мне как-то сразу стало хорошо: было в этой женщине что-то русское, родное – хоть меня всегда и смешила эта попытка взрослых оградить детей от сексуальных тем: слышали бы они, что обсуждали наши ребята в пятом-шестом классах. И не только мальчики, но и девочки. Мальчики, между прочим, обычно говорили что-то маловразумительное, типа «О-о-о, какие сиськи», зато девочки обсуждали их во всех подробностях или, того хуже, соревновались, у кого они быстрее выросли.

Я обычно в такие разговоры не вступал и каменно молчал. А парням было очень интересно пробить меня на какой-нибудь похабный комментарий. Но молчал я не потому, что сказать мне было нечего, – я будто бы хотел этим немногословием показать степень своей брезгливости к подобным темам. Один раз даже при обсуждении какого-то там платья какой-то там актрисы, в котором было ну просто все-все видно, я многозначительно произнес: