Книга Тихая пристань, страница 47 – Анна Рогачева

— Арина, ты с ума… — начала было Агафья, которая стояла в тени, прислушиваясь, и лицо ее было искажено ужасом.

— Сестра, молчи, — не оборачиваясь, сказала Арина. Ее взгляд был прикован к Семенычу. — Ты сделаешь это?

— А… а что будет? — прошептал старик.

— Будет то, что он придет за «уликой». И найдет здесь не беззащитную ведьму, а хозяйку дома. И мы с ним поговорим.

В ее голосе не было бравады. Была холодная, неоспоримая уверенность. Уверенность не в силе кулаков, а в силе права. В праве на свой порог.

Семеныч долго смотрел на нее, потом медленно, с трудом, кивнул.

— Ладно. Попробую. Господи, пронеси…

Когда он, пошатываясь, ушел в темноту, в хлеву разразилась буря.

— Ты рехнулась! — зашипела Агафья, выйдя на свет. Ее худые руки сжались в кулаки. — Он приведет сюда этого бандита! Он нас всех перережет! Я не позволю! Я сейчас же… я скажу в селе…

— Скажешь, —обернулась к ней Арина, и в ее взгляде вспыхнул тот самый стальной огонь, что когда-то усмирял Ивана. — И что? Что в дом сестры тайком пробрался злодей, чтобы убить меня? А почему он хотел убить именно меня, Гаша? Потому что я — беглая жена, которую ищут? Потому что за мной может быть пан Гаврила? Ты думаешь, тебя оставят в стороне? Ты — укрывательница. Тебя потянут за одно со мной. Твою землю отберут. Детей твоих… — она не договорила, но Агафья отшатнулась, будто от удара.

— Что же делать? — простонала она, и в ее голосе звучало то же отчаяние, что и у Семеныча.

— Делать то, что делают люди, когда к ним в дом лезут волки, — тихо сказала Арина. — Запирать двери. Готовить рогатины. И встречать их не как овцы, а как хозяева своей земли. Ты боишься — уезжай к соседям на ночь. Возьми своих детей. Это моя битва. Моя война.

Агафья смотрела на нее, и в ее глазах медленно угасала паника, сменяясь странным, почти гипнотическим осознанием. Она видела перед собой не сестру, которую помнила забитой и молчаливой. Она видела другую. Чужую. Сильную. И в этой силе была пугающая, но неоспоримая убедительность.

— Я… я останусь, — хрипло сказала она. — Степана нет. Я… я не убегу.

Это было больше, чем Арина могла надеяться.

Вечер и ночь прошли в напряженной подготовке. Но это была не подготовка к бою. Это была подготовка к разговору. Арина, с помощью Петьки и даже Машеньки, превратила хлев в… гостиную. Смешно и страшно одновременно. Они вымели пол дочиста, разложили у очага лучшие из имеющихся шкур, поставили на колоду самый целый горшок с тлеющими углями для тепла и света. На импровизированный стол — на широкую доску, положенную на два чурбака — Арина положила три вещи: краюху хлеба, глиняную кружку с водой и свою рабочую корзинку с иглами и нитками. Это был не алтарь. Это был стол переговоров.Символ дома, хлеба, труда.

— Что мы делаем, мама? — спросила Машенька, помогая расстелить на нарах самый чистый половик.

— Мы готовимся к гостю, ласточка, — ответила Арина, поправляя платок на голове девочки. — Нежеланному. Но гостю.

— А он… злой?

— Очень. Но зло часто бывает просто очень, очень испуганным. И обиженным. Мы попробуем его… выслушать.

Петька молча точил на камне свою палку, превращая ее в подобие копья. Он не спрашивал. Он понимал. Он был стражем.Его пост был у двери.

Агафья, тем временем, по наущению Арины, отправилась к ближайшим соседям — тем самым, кому Арина чинила сети и зипуны — с простой историей: «Сестра моя ждет важного человека по делу, будет разговор. Чтобы шуму не было, да если что — знали, что у нас гости». Она не звала на помощь. Она сеяла зерно осведомленности. Чтобы потом, если что, нельзя было сказать, что все случилось в полной тайне.