Книга Тихая пристань, страница 48 – Анна Рогачева

Следующий день тянулся мучительно долго. Арина занималась обычными делами: стряпала, шила, разговаривала с детьми. Но каждый скрип телеги на дороге заставлял сердце замирать. Петька, под предлогом «посмотреть за курами», исчезал на краю хутора и возвращался с докладом: «Никого».

Сумерки сгущались, окрашивая небо в свинцово-синие тона. В хлеву пахло хлебом и дымком. Арина зажгла лучину. Пламя отбрасывало трепетные тени на стены, превращая их в живые, танцующие узоры.

И вот, когда последний свет угас за лесом, снаружи послышался звук. Не стук. Не голос. Тихий, шаркающий шаг, будто кто-то волочит ногу. Потом — сдавленный кашель.

Петька у порога напрягся, сжимая свое копье. Арина подняла глаза от шитья, которое делала для вида, и кивнула ему. Спокойно.

Дверь хлева, не запертая на засов, тихо подалась внутрь.

На пороге стоял Лексей.

Он был почти неузнаваем. Высокий, когда-то ловкий щеголь, он съежился, сгорбился. Одежда на нем висела мешком, лицо было исцарапано, один глаз действительно почти не открывался, заплывший сине-багровым синяком. Но другой глаз горел холодным, нечеловеческим огнем ненависти. В руке он сжимал тяжелую дубинку с сучковатым набалдашником.

Его взгляд скользнул по Петьке, замершему у стены, по широко раскрывшей глаза Машеньке, спрятавшейся за мать. И наконец уперся в Арину.

Она сидела на самом краю нары, у «стола». Не встала.

— Входи, Лексей, — сказала она тихо. — Дверь открыта.

Его губы искривились в подобие улыбки.

— Хозяйка радушная… — просипел он, шагнув внутрь и тут же прикрыв за собой дверь. Его глаз выхватывал детали: порядок, чистоту, хлеб на столе, корзинку. — Устроилась, я смотрю. Гнездышко свила. Из чужого горя, из моего разгрома.

— Твое горе ты сделал себе сам, — спокойно ответила Арина. — Как и разгром.

— Я⁈ — он сделал резкое движение вперед, и Петька инстинктивно поднял копье. Лексейзамер, смерив мальчика презрительным взглядом. — Это ты! Ты все подстроила! Ты с тем пьяным идиотом своим сыграла, как куклой! Ты меня уничтожила!

— Я защищала своих детей, — сказала Арина, и в ее голосе впервые прозвучала не сталь, а усталость. Глубокая, бездонная усталость. — От человека, которого ты и такие, как ты, превратили в монстра. Я не трогала тебя, Лексей. Ты сам пришел в мой дом тогда, у ручья. Ты сам начал эту игру.

— Твой дом? — он фыркнул, но в его голосе дрогнула неуверенность. Ее спокойствие сбивало с толку. Он ждал криков, слез, борьбы. — Твой дом был там, в деревне! А ты сбежала! Как крыса!

— Да, сбежала, — согласилась она. — От зла, которое не смогла исправить. А ты что делаешь сейчас, Лексей? Ты пришел в чужой дом с дубиной. Ты запугиваешь старика. Ты хочешь сделать из меня ведьму, чтобы вернуть себе милость пана, который тебя же и выбросил, как отработанный материал. Кто здесь крыса?

Он снова шагнул к ней, дубинка дрогнула в его руке.

— Заткнись! Ты ничего не понимаешь! У меня была жизнь! Положение! А теперь… теперь я калека, изгой! И все из-за тебя!

— Из-за тебя, — не отступая, парировала Арина. Она медленно поднялась. Она была намного меньше его, худее, слабее. Но в ее прямой спине и непоколебимом взгляде была сила иного порядка. — Ты продавал людей, Лексей. Ты торговал их слабостями, их страхами. Ты разлагал души. И когда одна из этих душ, доведенная до отчаяния, ударила тебя в ответ — ты назвал это несправедливостью? Где была твоя справедливость, когда ты капал яд в ухо Ивану? Где она сейчас, когда ты пугаешь детей? — она указала на Машеньку, которая, не выдержав, тихо заплакала.