Книга Две хризантемы, страница 43 – Рико Сакураи

Воробей залетел на второй ярус павильона и сел на пол. Хищник расправил крылья, сделал несколько кругов над Серебряным павильоном и убрался прочь.

Две девушки играли на сямисэнах^[30], поэт нараспев читал свои стихи. Госпожа Аояги скучала, сидя на многочисленных подушках, укутанная в несколько теплых кимоно. Она с удовольствием вдыхала прохладный зимний воздух, почти не слушая поэта…

Неожиданно в павильон влетела птичка и села прямо перед ней на татами. Девушки, игравшие на сямисэнах, издали возглас удивления:

– Воробей! Госпожа, воробей! Это знак богов!

Аояги встрепенулась: действительно, на полу сидел растрепанный воробей и смотрел прямо на нее. Женщину охватило волнение, ей показалось, что она знает эту маленькую птичку…

Поэт хотел отогнать назойливого воробья: взяв у одной из девушек музыкальный инструмент, он замахнулся. Но птица никак не прореагировала на его выпад.

– Не трогайте его, – приказала госпожа Аояги. – Только один воробей может быть таким храбрым!

Девушки и поэт с удивлением переглянулись, но промолчали.

Аояги сложила ладони вместе и протянула руки к воробью, тот, не испытывая ни малейшего страха, вскарабкался своими коротенькими лапками в предложенное «укрытие».

Императрица внимательно разглядывала птичку.

– Ты замерз? – спросила она.

Воробей нахохлился и распушил перышки. Аояги подышала на него, пытаясь согреть, затем прижала к груди.

Нобунаге показалось, что он провел в руках госпожи всего несколько мгновений, на самом же деле – почти полный страж*.

– Господин! – Хинокава-старший отворил перегородку и поклонился. – Вы желали видеть меня?

Нобунага не шелохнулся и ничего не ответил. Еще некоторое время он продолжал сидеть неподвижно, закрывглаза. Самурай забеспокоился: что с господином? Может, это действие яда?

– Господин! Прошу вас, ответьте!

Но князь по-прежнему молчал, все еще пребывая в нежных руках Аояги.

Внутренние перегородки резко отворились: в покои вошли наложницы. Хинокава, проживший на свете почти пятьдесят лет, догадывался, что в обязанности этих красавиц входило не только ублажать господина.

– Господин медитирует. Его душа парит, – пояснили они.

Хинокава заметил, как лицо господина слегка дрогнуло, веки зашевелились – он медленно возвращался в реальный мир.

Самурай расположился на татами подле двери, намереваясь терпеливо ожидать, покуда господин соизволит очнуться и обратить на него внимание. Ждать пришлось недолго, вскоре Нобунага открыл глаза, в ушах его все еще звучал голос Аояги: «Лети, мой храбрый воробышек, лети, но опасайся когтей коршуна…»

Зима приближалась к концу, когда обитатели Адзути стали замечать, что Хинокава Моронобу, к всеобщему удивлению, буквально «присох» к госпоже Юрико. Служанки постоянно шептались: Юрико мало одного жениха в Киото, ей и здесь воздыхателя подавай! Словом, уродилась в свою непутевую матушку.

Господин Нобунага постоянно напоминал старшей дочери о том, что в начале лета состоится свадьба и она должна поторопиться с приготовлением приданого. Та же выказывала редкостную строптивость, не желая ничего слышать о своем женихе, и, к всеобщему возмущению, начала принимать ухаживания Моронобу.

Служанки каждый день перемывали косточки молодой госпоже, решив, что терпение их хозяина не бесконечно и непременно быть беде.