Книга Оттенки молока и меда, страница 95 – Мэри Робинетт Коваль

И все же Джейн почти не слышала, как шелестит под ногами гравий – слишком громко звучало в ее ушах эхо голоса мистера Дюнкерка, зовущего ее по имени, – и не видела, как блестит под ярким солнцем листва дубов, потому что никак не могла забыть, как он смотрел на нее, когда уверял, будто она «приносит радость в Робинсфорд-Эбби».

К тому моменту, когда Джейн с мистером Дюнкерком оказались возле двери в комнату Бет, чудовищная история, рассказанная им по дороге, вытеснила все мысли о том, что он назвал ее личным именем. И история эта стала еще одним грузом, отягощающим душу Джейн, еще одним знанием, которым ей не полагалось завладеть и которое теперь, когда она все-таки им завладела, требовалось скрывать от всего мира.

Распрощавшись с мистером Дюнкерком у самого порога, Джейн приготовилась изображать веселость и готовность услужить подруге.

Но беспорядок, встретивший ее в комнате, слегка пошатнул ее решимость: на спинках стульев висели брошенные платья, на письменном столе дожидался поднос с нетронутой едой, а книги так и валялись на полу возле кресла, там, куда уронила их опечаленная хозяйка. Чары в комнате как будто нарочно окутывали все кругом мрачным сумраком, клубились в углах густыми тенями. Бет лежала на кровати в ворохе стеганых одеял, ее волосы были распущены и взлохмачены, а кожа – бледная, как утренний туман.

Джейн даже вскрикнула, ужаснувшись такому зрелищу, но ее крик почти не тронул опечаленную девицу. Похоже, мистер Дюнкерк не заглядывал в комнату к сестре, иначе бы понял, что с ней творится нечто похуже, чем просто меланхолия. Это уже была депрессия, глухая, черная депрессия…

– Бет? – позвала Джейн, присаживаясь на краешек кровати. – Бет, дорогая, расскажи мне, что случилось.

Бет перевернулась и подняла безжизненный взгляд.

– Джейн…

Ее охрипший слабый голос полоснул Джейн ножом по сердцу, но она не стала давать воли слезам. Вместо этого она убрала волосы с лица подруги и попросила:

– Расскажи мне, что происходит, очень тебя прошу. Я не могу видеть тебя в таком подавленном состоянии. Может быть, если ты поделишься со мной своей бедой, я смогу помочь тебе.

Бет вздохнула.

– Никто не сможет мне помочь. Генри уезжает, и я больше никогда его не увижу.

Она зашлась рыданиями, и каждый всхлип, вырывающийся из ее груди, звучал так горько, будто грозил стать последним в ее жизни. Джейн охнула и изо всех сил постаралась ее утешить. Она кое-как заставила ее подняться и прижала к себе, укачивая как младенца, пока та исступленно рыдала у нее на плече.

– Тише, тише. Все не может быть так плохо, как кажется. Этот мир слишком мал для того, чтобы разлучившиесялюди никогда не смогли встретиться вновь.

Бет горестно вскрикнула и, вырвавшись из объятий, рухнула обратно на кровать, пряча лицо в подушки.

– Ты не знаешь! Ты не понимаешь! Он уезжает завтра! А когда мужчина уезжает, он уже не возвращается!

Джейн похолодела. Ох, как же отчаянно заблуждался мистер Дюнкерк, полагая, что Бет не догадается, какая участь постигла ее учителя. Понятно, что теперь она беспокоилась – хотя отчего бы? – что больше никогда не увидит капитана Ливингстона.

– Прости меня. Ты права, я не понимаю. Объясни мне, пожалуйста.

Бет что-то пробормотала в ответ, но ее муки были столь сильны, что слова прозвучали совершенно неразборчиво.