Книга Оттенки молока и меда, страница 131 – Мэри Робинетт Коваль

Закончить свою речь Мелоди не успела – Джейн метнулась к ней и заключила в объятия, и они вместе разрыдались. Здесь мы и их и оставим, чтобы не мешать обмениваться искренними словами, плакать и смеяться.

В тот вечер Джейн поддалась на уговоры Мелоди и спустилась вниз. Хотя сейчас привычные дела давались ей не так легко, как прежде, но все же обычный распорядок успокоил ее в достаточной степени – и когда после ужина сэр Чарльз спросил: «Джейн, не поиграешь ли ты для нас на пианино?» – она охотно согласилась.

– Что вам хотелось бы послушать, papa? – спросила Джейн, поднимаясь со своего места у камина.

– Что-нибудь веселое, – подала голос леди Вирджиния, сидевшая на диване. – Никаких этих современных песен про тлен и безысходность. Какой-нибудь гавот или рондо. Как-то в последнее время многовато было мрачных мыслей, если вы спросите меня – а никто из вас, конечно же, не спросит, но я все-таки скажу: тебе не пойдет на пользу, если ты будешь зацикливаться на собственных переживаниях. Стоит думать и о других, а не расковыривать раз за разом старые раны.

Мелоди и Джейн переглянулись, несколько озадаченные такой резкой переменой в собственной матушке.

– Сыграй что-нибудь на собственный вкус, Джейн, – проговорила Мелоди, пряча улыбку и делая вид, что целиком занята плетением кружева.

Клавиши ощущались под пальцами… странно. Неужели миновала всего неделя с тех пор, как Джейн в последний раз садилась за пианино? Ей самой казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Она начала с простого перебора нот, заново привыкая к музыке. И потянула складки эфирной ткани, соответствующие каждому звуку, но темно-фиолетовые и сумрачно-синие тона слишком уж явно выдавали всю ту бурю, что еще не утихла в ее сердце.

Из всех терзавших ее вопросов громче всех звучал один: почему мистер Винсент решил уехать? Его непонятный поступок беспокоил ее, и непонимание и растерянность просачивались в искусство.

Памятуя о просьбе матушки сыграть что-нибудь веселое, Джейн начала с последней сонаты Бетховена. Боль в ее сердце смешивалась с радостными звуками пианино, и Джейн ощутила, как ее чувства просачиваются сквозь жизнеутверждающую мелодию и переплетаются с чарами, так что среди ярких цветов, переливавшихся над ее головой, проскальзывали искорки печальной тоски.

В этот момент донесся скрип кареты, подъезжающей по дорожке.

– Кто это там? – Миссис Эллсворт встрепенулась и вытянула шею, беспокойно глядя на окна.

Джейн продолжала играть, так что Мелоди выглянула на улицу и нахмурилась:

– Я не узнаю этот экипаж.

Спустя пару минут на пороге гостиной возникла Нэнси, и Джейн убрала руки с клавиш, чтобы все-таки узнать, кто явился в их дом. Дюнкерки и Фитцкэмероны сейчас отсутствовали, а больше приехать в экипаже было некому.

– Мистер Эллсворт, – лицо Нэнси было красным, и она то и дело оглядывалась через плечо, – прибыл поверенный по особым делам, и он просит вас уделить ему несколько минут.

– Поверенный? – Сэр Чарльз отложил газету. – Конечно, проводи его сюда.

– Он бы желал побеседовать с вами наедине в вашем кабинете, если не возражаете. – Нэнси сделала книксен, дожидаясь ответа.

Вся семья недоуменно переглянулась. Сэр Чарльз задумчиво хмыкнул.

– Что ж, пойду выясню, с чем этот парень явился. – Он отбросил газету на журнальный столик и вышел, оставив женщин гадать, зачем в Лонг-Паркмид мог явиться поверенный по особым делам. Еще больше их любопытство разгорелось, когда сэр Чарльз, уже перешагнув порог, неожиданно громко расхохотался. Но он закрыл за собой дверь, так что до ушей матери и обеих сестер долетали лишь отголоски удивительно дружеской беседы, отдалявшейся все больше, пока наконец не хлопнула дверь кабинета.