Книга Шесть опаленных роз, страница 38 – Карисса Бродбент

– Посмотри на меня. Ты теперь совсем не смотришь на меня.

Я медленно повернулась.

У меня с детства была плохая привычка: не смотреть людям в глаза, когда я разговариваю с ними. Я просто не считала нужным это делать, но с Миной… все было по-другому. Речь шла не о неудобстве, равнодушии или приличиях. Я заставила себя встретиться с ней взглядом и распознать все очевидные симптомы пожиравшей ее смерти. Она подошла ближе, не моргая. У нее были глаза нашего отца, светлые и яркие, как небо.

И в ту минуту они умоляли меня о чем-то.

Мысленно просчитав все риски, я пришла к единственно возможному решению.

– Дай мне руку, – сказала я.

Я знала, что Мина хотела от меня вовсе не этого. Но я не могла дать ей ни привязанности, ни тепла. Все, что я могла, – это попытаться спасти ей жизнь.

– Не ходи туда, – сказала она. – Мы еще можем все исправить.

Смешно. Как это выглядело в ее представлении? Все снова станет как было? Или мы свернемся калачиком и будем ждать смерти, как принято в нашем жестоком обществе?

Ну уж нет.

– Я сама все исправлю, – рявкнула я. – Дай руку.

– Это не…

– Я ни за что не дам вам всем умереть! – Я не хотела кричать, но меня все равно прорвало. – Этой хвори не забрать тебя, я не позволю. Так дай же мне свою разнесчастную руку!

Ее челюсть сжалась и задрожала. Голубые глаза блестели от слез.

Но она все же протянула руку, обнажив предплечье с бледной кожей, такой тонкой, что под ней были видныпереплетения вен. Я не дала себе времени засомневаться, когда наполняла шприц и делала укол. Она поморщилась, и тогда я поняла, что надавила слишком сильно, потому что привыкла к прочной коже Вейла. На пол осыпалась пелена пыли. Какой же хрупкой сделалась моя сестра.

Я вытащила иглу и резко отвернулась со словами:

– Не открывай никому. Я вернусь, как только получится.

Мне казалось, она снова попросит меня остаться. Снова попытается меня отговорить. Фэрроу, хмурый, с напрягшейся челюстью, смотрел на меня как на неведомое чудовище и точно так же – на образец лекарства, о котором ничего не знал. Он видел во мне что-то новое, то, что не соответствовало его извечным представлениям обо мне.

Пожалуй, я тоже видела это в себе тогда, не понимая, хорошо это или плохо.

– Я иду с тобой, – сказал Фэрроу.

Не глядя на него, я сняла со стены топор и закинула сумку на плечо:

– Ладно. Тогда пойдем.

И я захлопнула за собой дверь.

Мы мчались галопом все утро. Конь, данный мне Вейлом, был выносливым и быстрым, а вот лошадка Фэрроу не привыкла к длительным поездкам по бездорожью.

– Не сбавляй ход, если это из-за меня! – крикнул мне вслед Фэрроу.

Я дико рассмеялась, счастливая оттого, что он не мог меня слышать, – ведь я не собиралась стопорить коня, напротив, хотела ехать как можно быстрее.

Какой же дурой я себя чувствовала.

Да, дурой, ведь все это время я страшилась опасности, которую представляли мои отношения с Вейлом для меня, моей сестры, моего города. Но мне никогда не приходило в голову, что в опасности из-за наших отношений окажется он.

Томассен шел за Вейлом, ведя несколько десятков мужчин, молодых и сильных. Фэрроу рассказал мне это по пути, упомянув также о том, что при них были оружие, взрывчатка, фитили. А еще они шли к Вейлу с самыми опасными вещами на свете – отчаянием и яростью.