Книга Шесть опаленных роз, страница 34 – Карисса Бродбент

Рано или поздно либо она оставит меня, либо я – ее. Яизо всех сил старалась, чтобы произошло второе.

* * *

– Утром тебе доставили письмо, – сказала Мина вечером того же дня. – Оно у тебя в кабинете. Такое… странное.

И она оказалась права, письмо было странным. Но странным в том смысле, который потихоньку становился мне понятен. Конверт, пожелтевший, слегка помятый и запечатанный красным сургучом, выглядел так, словно ему было лет десять.

Я сразу поняла, что это от него. Прижимая к себе письмо, я улыбалась: оно напоминало мне о Вейле. Конверт отдавал… чем-то вампирским.

Когда я распечатала конверт, внутри нашлись несколько вырванных из книг страниц с заметками и переводами, нацарапанными на полях; я немедленно узнала руку Вейла.

А потом я села читать само письмо. Вверху стояло мое имя, дальше шли черные капли чернил, будто он долго держал перо над страницей, размышляя о том, что написать.

Я осознала, что улыбаюсь, только когда у меня заболели щеки.

Это было так…

Знакомо. Так странно знакомо. Всего несколько неловких строк. Никаких цветистых выражений, принятых в высшем обществе.

И все же я знала, как много скрытого смысла содержится в этих словах.

Я отложила его и подпрыгнула, поняв, что позади меня стоит Мина. Выругавшись, я сунула письмо в карман, сама не зная, почему хочу утаить его.

Но она все равно увидела.

– Ты меня напугала, – сказала я.

– Будь осторожна, Лилит, – произнесла она. – Ты представляешь, что будет, если они узнают. Если они все поймут.

У меня пересохло во рту.

– Я не понимаю, о чем ты…

Мне не хотелось, чтобы об этом знала даже Мина. Но кого я обманывала? Она была намного умнее, чем считали другие.

Ей хватило ума понять, что я лгу.

Она бросила на меня тяжелый взгляд и снова сказала:

– Будь осторожна.

Я писала Вейлу раз в несколько дней, потом стала делать это каждые два дня, потом ежедневно. Бывали дни, когда я сочиняла не одно письмо.

В моем саду то и дело появлялись во́роны, всегда готовые доставить новое письмо от него или улететь к нему с моим. Иногда он отправлял их с помощью магии, и тогда пергамент материализовывался, окутанный бело-голубой дымкой. В таких посланиях всегда сквозил неистовый энтузиазм, словно он не мог дождаться, когда ворон доставит мне его идеи… И я бы солгала, сказав, что не поглощала эти письма с огромной жадностью.

Энтузиазм Вейла впечатлял, но, что еще удивительнее, этот энтузиазм был мне близок. Раньше я уважала Вейла, как уважают хищника, признавая, что он больше, сильнее, могущественнее тебя. Но с каждым новым письмом уважение к чужой натуре все больше переходило в уважение к личности.

Его почерк порой был неряшливым. Он царапал заметки прямо на полях или под углом по всему пергаменту, будто спешил и не желал останавливаться, чтобы выровнять бумагу. Я представляла, как он пишет их, наклонившись над захламленным столом, в окружении раскрытых книг – и волосы падают ему на лицо. Он не испытывал такого же почтения к окружавшим его артефактам, как я, поэтому не стеснялся вырывать, исписывать и складывать страницы из книг, перед тем как отправить их мне.