Книга Ночная радуга, страница 124 – Жанна Володина

— Ты веришь каждому печатному слову? — недоуменно спрашивает он. — С Ритой я дружу с детства. Она… Впрочем, тебя это не касается. Елена работает со мной над одним из проектов моей фирмы. Екатерина…

Тут Верещагин умолкает, словно нуждается в аккуратном подборе нужных слов. Я его не тороплю и не перебиваю.

— С Екатериной мы некоторое недолгое время были в… отношениях, — слова даются Никите с трудом. — Но это было давно…

— Неужели два года назад, пока ты не встретил меня? — иронизирую я, прижатая к дверям зимнего сада.

Верещагин прижимает меня еще сильнее, но, увидев мои нахмуренные брови, ослабляет нажим, хотя не отпускает.

— Чуть меньше, — неожиданно покраснев, отвечает он.

Темный румянец на смуглом лице смотрится изысканно красиво и благородно. Я ошиблась: Верещагин живее, чем кажется.

— Насколько меньше? — продолжаю я, не давая ему вспомнить о моем теле, которое он придавил своим.

— Больше ста дней! — неожиданно сообщает Никита моему подбородку, ласково царапая его своим свежевыбритым.

— Насколько больше? — у меня получается даже улыбнуться. Надеюсь, снисходительно и спокойно.

— На много, — надолго отвлечь Верещагина не удается, и жесткие мужские губы запечатывают мой уже открывшийся для очередного вопроса рот.

Этот поцелуй другой: он продолжительный и какой-то привилегированный. У меня стойкое ощущение, что мужчина награждает меня им, как будто ему был предоставлен выбор, и он выбрал меня из десятка, а то и сотни претенденток. Это чувство придает силы и помогает достаточно удачно оттолкнуть крепкого мужчину.

— Ты ревнуешь? — искренне недоумевает он, потом широко улыбается, утверждая. — Ты ревнуешь!

— Других вариантов нет? — спрашиваю я довольного собой красивого мужчину. — Только этот, утешающий уязвленное самолюбие?

Появляется желание уязвить не только словами, и я вытираю целованные им губы тыльной стороной ладони. Его глаза прищуриваются, но я успеваю заметить вспышку разочарования в их карей глубине.

— Я готов выслушать тебя. Услышать, что ты хочешь, — тихо выдохнув, говорит Верещагин.

— Домой, — быстро и не раздумывая, отвечаю я.

— Вяземский тебя больше не получит! — Верещагин напрягается и, отшагнув, выпрямляется. Гордо. С достоинством. Одиноко.

— Я.Живая, — четко произношу я, наклонившись к нему. — Пусть кукла. Но живая. Не картонная. Не тряпичная. Не фарфоровая. Я не желаю зависеть ни от отца, ни от тебя. Но он хотя бы отец… Пусть он не был рядом со мной в полном смысле этого слова. Но он родил меня, по-своему заботился обо мне и маме. Ты… Ты никто.

— Я твой муж, — перебивает меня начинающий злиться мужчина. Желваки ходят под смуглой кожей, челюсти сжимаются, глаза темнеют.

— Тебе надо отомстить моему отцу за своего — вот и женись на нем! — нагло предлагаю я, тихо радуясь тому, что он так ярко реагирует. — Я здесь при чем? Мой отец обманывал твоего, соблазнив твою мать и сделав ее своей любовнице? Или это было изнасилование? Принуждение с его стороны?

Верещагин сжимает кулаки и молчит.

— Твоя мать тоже принимала в этом участие. Я — нет! Что за итальянские страсти?! Почему за прелюбодеяние родителей должны отвечать их дети?! Я? Андрей? — бросаю вопросы-обвинения в лицо словесными пощечинами.

— Ты и Андрей? — рычит он. — Прекрасно! Вы уже вместе?

— Ты псих, — безэмоционально констатирую я. — Больной на всю голову. Человек, нуждающийся в профессиональной помощи. Врача.