Книга Ночная радуга, страница 122 – Жанна Володина

— Я женился на том, на ком захотел жениться, — сарказмом Верещагина можно, как специями, приправить и мою пиццу, и его яичницу, но приправляет он сладкий панкейк Андрея. — Тебе такая жена и не снилась!

Я не буду встревать в диалог двух павианов в период гона.

Во-первых, дурацкая дуэль может продолжиться и неизвестно чем закончится.

Во-вторых, отношения отца с Виноградовыми абсолютно отличаются от отношений с Верещагиным, поэтому не хочу показывать Андрею реальное положение дел в моей молодой «семье».

В-третьих, в меня вселяется злой дух противоречия: Сашка сказала бы, что Лерка «отмерзла». Эмоции царапают мое равнодушие и спокойствие, оставляя неглубокие, но болезненные шрамы, как царапины на нежной коже от тонких, неокрепших когтей расшалившегося котенка.

— Снилась, — отбивает подачу Андрей, мыча от удовольствия. То ли панкейк вкусен, то ли раздражение Верещагина нравится. Скорее всего, и то, и другое. — Снится каждый день.

— И это твой максимум! — обещает Верещагин, кивком получая куриный маффин.

— Посмотрим! — философски предрекает Андрей, переходя на шоколадный пирог.

— Нам некуда повесить твою картину! — категорично утверждает Никита и приступает ко второй чашке черного кофе.

— Она уже не моя. Она Лерина, — откидывается на спинку стула насытившийся Андрей. — Где она захочет — там и будет висеть! Ты же тоже можешь нарисовать что-нибудь. Она и твою картину повесит!

Андрей чрезвычайно доволен собственной шуткой и смеется громко, нахально.

— Хорошая идея, — подтверждает Верещагин. — Я нарисую тебя. Ты бы предпочел портрет в какой технике? Я одинаково плохо владею любой.

Слова Никиты вызывают слабую улыбку на моем лице. Андрей видит ее и начинает злиться.

— Пожалуй, ты прав! — Андрей встает и бросает на стол салфетку. — Продолжим в скором времени. Руку подлечи! Десять лет прошло — неужели до сих пор беспокоит?

По тому, как каменеет лицо Никиты, как он резко сжимает в руке чашку с кофе, как медленно поднимает на Андрея почерневшие, почти черничные глаза, я понимаю,что наш гость переступил какую-то запретную черту. Верещагин тоже встает:

— Тебя сейчас будут беспокоить и руки, и ноги, и голова, — негромко и как-то устало говорит Никита.

Встаю и я, специально громко отодвигая свой стул. Находящийся до этого момента на другом конце зимнего сада Виктор Сергеевич оказывается прямо позади меня, услужливо отодвигая стул еще дальше. Женщина, обслуживающая стол, получив едва заметный знак от охранника, быстро выходит.

— Андрей, до свидания! — твердо говорю я гостю. — У нас с Никитой важное семейное дело запланировано на сегодня. На сейчас. Откровенно говоря, ты немного мешаешь.

— Прошу меня извинить! — кивает мне Андрей, по-прежнему напряженный, с недобрым холодным взглядом. — До встречи, Лера! Приятного аппетита!

Верещагин молчит, высверливая темным взглядом дыру на высоком чистом лбу Виноградова. Дыру глубокую, с выходом наружу со стороны затылка. Андрей уходит, грустно мне улыбнувшись. Верещагин садится на место, неживой и застывший в одной позе, напоминая памятник, который всё-таки посадили, несмотря на всем известную расхожую кинофразу «Кто ж его посадит, он же памятник!»

Возвращается женщина и вопросительно смотрит на меня.

— Нет, спасибо, ничего не нужно, — расшифровываю я ее взгляд, направившись на выход.