Книга Ночная радуга, страница 121 – Жанна Володина

— У меня есть нечто подобное. А эту я купил тебе. Она написана несколько лет назад. Я имею право хотеть, чтобы она была у тебя! — возбуждается и нервничает Андрей.

— Я совершенно посторонний человек, — аккуратно спорю с Андреем. — Она посвящена твоей матери. Она прекрасна и она твоя!

— Ты не посторонний человек мне. Ты моя… муза! — упрямо качает головой Виноградов-младший и начинает снимать упаковку дергаными движениями, волнуясь и торопясь. — Я хочу, чтобы она была у тебя!

— Муза? — начиная догадываться, переспрашиваю я. — Это ты нарисовал? Прости, написал эту картину? Ты художник?

— Я, — Андрей облегченно выдыхает. — Это моя картина.

— Подожди! — очень боюсь его обидеть. — Мы видимся третий раз в жизни. Картина написана несколько лет назад. Какаямуза?

— Прекрасная! Лучшая! — горячится Андрей. — И видимся мы в четвертый раз! Первый раз на юбилее отца, второй раз на концерте, третий раз вчера.

Голубизна глаз молодого человека пропитывается обидой и искренним огорчением. Перевожу взгляд с так понравившихся мне нежных ломаных бутонов на его красивое лицо, искаженное сейчас печалью и досадой.

— Ну… если в четвертый, — неловко и невесело шучу я. — Спасибо! Повторюсь, она прекрасна! Я говорила тебе это еще на выставке.

— Да! — торжествующе говорит Андрей, в его голосе ликование и гордость. — Я верю тебе. Твоя реакция на мою картину сделала меня самым счастливым человеком на свете!

— Сразу на свете? — устало спрашиваю я, почти раздавленная его напором и восторгом. — Не преувеличивай!

— На свете! — по-детски настаивает Андрей и, бросив порванную упаковку на пол и поставив картину на соседний стул, порывисто обнимает меня, не обращая внимания ни на Виктора Сергеевича, ни на милую женщину, вернувшуюся с чашкой моего кофе по-еврейски.

Через крепкое плечо Андрея смотрю на предупредительно спокойного Виктора Сергеевича. Что? Не защитите? Прекрасно понимая мои немые вопросы, мужчина придает своему лицу дурашливо непонимающий вид и даже отворачивается. Это разве охрана? Пытаюсь мягко высвободиться сама — бесполезно. Андрей только крепче сжимает обернутые вокруг моей талии горячие сильные руки. Мой нос прижат к чужому твердому плечу, и дышать проблематично. Когда руки молодого счастливого художника начинают гладить мою спину, раздаются тяжелые шаги, думаю, моего мужа. «Просыпается» Виктор Сергеевич, который деликатно и негромко покашливает.

— Продуло? — выпущенная из объятий, ехидно спрашиваю я своего личного охранника и сажусь. — Или нервное?

Стремительно вошедший в комнату Верещагин одет в голубую рубашку и джинсы. Он строго смотрит на меня, сидящую и нюхающую аромат чудесного кофе, и Андрея, по-прежнему стоящего надо мной.

— Я рассчитывал на тихий семейный завтрак молодоженов! — рычит Верещагин, садясь напротив меня и кивая женщине, которая тут же ставит перед ним кофе и кладет на тарелку яичный ролл.

— Твоя грубость и отсутствие манер не делают тебя мужчиной, — парирует Андрей, садясь рядом со мной.

— Ты думаешь, что мужчиной делают тебя манеры и попытка волочиться за чужой женой? —усмехается Верещагин, делая глоток кофе и глядя на меня.

— Волочиться? — смеется Андрей, получая выбранным им панкейк. — Играешь в благородного хозяина поместья? Кем мнишь себя? Герцогом? Графом? Тебе надо было жениться на Рите. Она настоящая дворянка.