Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 61 – Арсен Гуссе

– Это уж слишком! Ты уморишь меня с горя!

Как все горячие натуры, графиня имела добрые и сердитые минуты. Она не помнила себя в гневе, и расположение ее духа изменялось так быстро и внезапно, что ее брат, видя ее плачущей или смеющейся, говорил обыкновенно: «Барометр показывает хорошую погоду…», или «…дождь», или же «…перемену и бурю». Он обещал являться к ней с дождевым зонтиком, когда заставал ее в слезах, которые проливала графиня при всяком удобном случае; вся вина сваливалась обыкновенно на нервы.

– О, мои нервы, мои нервы! – повторяла графиня.

Жанна почти всегда оставалась невозмутимой при переменах в настроении духа своей мамаши, жалела ее, ласкала ее, но никогда не хотела настроить и себя на тот же лад, что приводило в отчаяние графиню, которая желала, чтоб ее дочь принимала живейшее участие во всех ее радостях и во всяком ее горе.

Изгнанная из комнаты матери Жанна спрашиваласебя, действительно ли она виновна. В чем? В любви к Марциалу. Но увлечение было так внезапно, что она могла сказать: «Я не виновата».

Она вошла в свою комнату, зажгла свечи и взглянула на себя в каминное зеркало. Она была до того бледна, что почти испугалась. Со вчерашнего дня произошла в ней перемена: глаза стали как-то больше и пламеннее, лицо, так сказать, прониклось глубоким чувством, волновавшим ее сердце.

– Нет, я не узнаю себя. – В ее взгляде была какая-то неопределенная грусть, наводившая ужас. – Любовь, какая грустная вещь! – проговорила она.

Жанна вспомнила о матери и о Бриансоне и сочла себя несчастной.

– Мать отталкивает меня, – прошептала Жанна, – а он не призывает. – Заплакала и упала на колени возле своей постели. – Спаси меня, Боже!

Она стала молиться, но вскоре заметила, что все мысли ее заняты исключительно Марциалом.

Жанна встала с колен и стала медленно раздеваться, не зная сама, что делает. Голова ее пылала, и Жанна подумала, что ей не удастся поэтому заснуть. Она взяла роман – опять то же: мысли стремились к Марциалу. Когда страсть овладеет сердцем, тогда нет для него никакого романа, кроме самой страсти.

Однако к утру Жанна заснула, но тем тревожным сном, который скорее изнуряет, чем подкрепляет. Поэтому, встав около девяти часов, она дрожала как в лихорадке и не могла укротить бурю в своем сердце.

Добрая мысль привела ее к комнате матери; Жанна хотела примириться с матерью и привести ее в хорошее расположение духа. Она решилась сломить свою неукротимую гордость, но вместе с тем приняла твердое намерение не выходить замуж за Деламара.

Графиня д’Армальяк никогда не запирала двери в свою комнату, но на этот раз Жанна не могла ее отворить; она постучалась тихонько. Графиня не отвечала, хотя Жанна знала, что мать проснулась, так как потребовала чашку шоколада.

Гордость снова заговорила в сердце молодой девушки. Жанна поспешно вернулась в свою комнату, сказав:

– Кончено! Тем хуже для меня и для нее!

Она торопливо надела черное платье, черную шляпку, накинула на плечи шубу и сбежала с лестницы.

– Вы к обедне? – крикнула ей горничная.

Жанна не отвечала.

Сойдя с лестницы, она едва не вернулась назад.

– Нет, – сказала она, – невозможно, чтобы я пошла туда.

После минутного колебания она почти побежала, не оглядываясь назад.

На улице она знаком подозвалафиакр и забилась в нем в угол, как будто пряталась.