Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 41 – Арсен Гуссе

Никому из своих друзей Евгений не поведал об этом превращении Дон Жуана в Вертера ^[16]; он надеялся восторжествовать над Клотильдой и говорил себе, что не всегда гений-хранитель оберегает невинных.

Клотильда баюкала себя надеждами на супружество, хотя хорошо понимала, что целая бездна отделяет ее от Евгения Ора. Ему же ни разу не пришла мысль о браке. Не в его правилах было жениться, когда он чувствовал себя влюбленным; хотя с каждым днем влюблялся все больше и больше, ни о чем подобном думать не хотел.

Однако натурщица не могла вечно позировать; мадонна была окончена. Мать Клотильды удивлялась медленности, с какой рисовалось лицо. Дважды приходила она вместе с Клотильдой, беспокоясь, что ее дочь ходит постоянно в одну и ту же мастерскую. Но художник не имел сил расстаться с молодой девушкой, которая сделалась очарованием его жизни и душою его сердца. Он находил смешнымпитать платоническую любовь, однако продолжал лелеять ее, надеясь постоянно на грядущий день.

Наконец работа закончилась; Клотильда пришла скорее для того, чтобы проститься, ибо в последние три или четыре сеанса Евгений едва прикасался к кистям.

И в этот день они завтракали вдвоем, на том же диване, пропитанном запахом табака.

– Скажите, Клотильда, – спросил художник, – достанет ли у вас мужества не приходить завтра, послезавтра, никогда?

– Это необходимо.

– Стало быть, вы не знаете, как будет грустно для меня не видеть вас?

– Я приду, но не скоро; моя мать обещала Дюрану присылать меня все эти дни.

– Кстати, я забыл, что должен вам много денег. Вы считали?

– Нет. А вы?

– И я не считал.

Художник взял календарь.

– Я разорен. Мой долг простирается до пятисот шестидесяти франков.

Евгений Ор пошел в свою комнату и вскоре вернулся, побрякивая двадцатью восемью луидорами.

– Это, – сказал он, – отдайте своей матери; но я не могу перенести мысли, что вы позировали даром. Вот вам двадцать восемь луидоров.

Клотильда, казалось, обиделась.

– Никогда! – сказала она.

– Однако это очень неблагоразумно. Вы ничего не хотите взять на память обо мне?

На столе лежали цветы. Клотильда взяла розу и воткнула ее в волосы.

– Вы обворожительны, – сказал ей художник.

Он опять хотел ее поцеловать; она с прелестным добродушием наклонилась к нему.

– Извольте, потому что мы расстаемся.

Это был дивный поцелуй, какого Евгений еще ни разу не срывал с влюбленных губ.

Он вообразил, что может позволить себе больше, но целомудрие Клотильды во всей своей непреодолимой силе остановило его порыв. Опять Евгений Ор почувствовал себя, так сказать, обузданным в своей страсти. Никогда еще не подчинялся могуществу добродетели.

Я встретился с художником примерно в то время, и он рассказал мне о своей невинной любви, свежей, как фиалка.

– Вы не можете представить, что совершилось со мной! Я будто окунулся в весну и сам превратился в цветущий боярышник.

Говоря это, он смеялся над собой, но слова его были искренни.

– Чем же окончится эта невинная любовь?

– Не знаю. Знаю только то, что я на седьмом небе и отчаиваюсь в блаженстве.

– Счастье – призрак: схватишь – и нет ничего в руке.

– Клянусь вам, если бы Клотильда оказалась в моих объятиях, счастье перестало бы быть призраком. Но едва ли я достигну этого блаженства,если только не вступлю с нею в брак.

Через несколько дней Клотильда вошла в мастерскую Евгения Ора.