Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 262 – Арсен Гуссе

За ту же цену – по десять франков за строчку – печаталось в журнале: «Вчера был малый прием у императрицы: понедельник иностранцев. Князь Эндерберг танцевал с синеокой посланницей, которая привела всех в восхищение. Князь равно красив пеший и конный; он столько же грациозен в танцах, сколько искусен в умении владеть оружием».

Даже при более умеренных похвалах князь мог бы сделаться львом Парижа. Его наперерыв звали всюду; не было котильона без него; ежедневно спрашивали друг друга в лесу: «Приехал князь?»

Он был своим человеком как в большом, так и в полусвете. Кора Пирль советовалась с ним об упряжке, а Субиз хотела знать его мнение об игре в любовь и об азартных играх.

Он потому главным образом занял высокое место в общественном мнении, что в его передней находились алебардист и гвардейский капитан: это производило удивительный эффект в такой демократической стране, как Франция. Кроме того, он носил ордена, обладал секретной фабрикой, где вырабатывались грамоты и патенты. Он небрежно говорил, что не утратил ни одной из своих привилегий: ни жаловать права дворянства, ни чеканить монету.

Друзей он имел бесчисленное количество. Имевшие ордена надеялись получить от его милости графский титул, а графы – орден. Люди нечестолюбивые довольствовались дружбой князя, имевшего право чеканить монету.

Живут в Париже среди такого хаоса и вихря, на краю пропасти, мечтая о возвышении, жаждая завтрашнего дня, среди страстных грез честолюбия и любви, предаваясь сердечным делам среди денежных и заботясь о денежных среди сердечных дел, – что самые недоверчивые люди протягивали руку князю Эндербергу, принимали его у себя, не спрашивая его бумаг. Откуда брал он деньги, расточаемые на лошадей и куртизанок? Он вел игру в трех клубах; адъютанты плакали о проигранных деньгах, но утешались на балах князя, говоря, что молодость должна перебеситься.

Он так ловко вел дело, что исчез, достигнув зенита славы.

Весь Париж впал в глубокое уныние. «Он был отличным товарищем». – «Кто станет теперь играть со мной?» – вскричала со слезами девица Подсолнечник. Этот задушевный крик мог бы разрушить многие иллюзии, потому что Подсолнечник постоянно выигрывала. Но у кого есть времябыть логичным?

Князь во всеуслышание заявил: «Я отправлюсь домой за деньгами, потому что в Париже нужно иметь их несметное количество».

Попадались игроки, рассуждавшие о карточных случайностях и говорившие со вздохом: «Этот Эндерберг наказание для меня; всякий раз, когда он приезжал, я наперед был уверен, что проиграю. Напрасно говорит он, будто постоянно проигрывает, я видел, какие куши он загребал».

Это мнение, высказываемое сперва робко, стало наконец общим, так что князь Эндерберг, возвратясь в Париж, встретил холодный прием в клубах и понял, что за его игрой будут следить сто глаз. Он стал играть гораздо реже.

Впрочем, это был находчивый человек: в житейской игре можно играть без карт.

Отстав от полусвета, он, как выражался, посвятил себя с большим рвением серьезным удовольствиям настоящего света. Его принимали всюду, – даже у герцогинь и в Тюильри, в такие дни, когда никто не принимает кого бы то ни было.

Во второй приезд князь Эндерберг усвоил более серьезную и важную осанку. Он говорил, что не пропускает ни одной проповеди; адъютанты рассказывали, что этот отъявленный скептик, смеявшийся над всем, кроме самого себя, обратился на путь истины после благочестивых разговоров с папой во время последнего своего пребывания в Риме.